Ещё первые лучи солнца пробивались сквозь серые облака, собравшиеся над прибрежной равниной вдоль реки Утум, а две противоборствующие армии уже были готовы начать кровавую бойню, исход коей должен был решить второй поход Гуннов на византийскую империю. Даже птицы, доселе кружившие над этим местом, освободили небо, предчувствуя страшную битву, надвигавшуюся, словно буря в спокойные, мирные до сей поры края, а кроты забились ещё глубже под землю, чувствуя неотвратимо надвигавшуюся беду. Приблизившись, друг к другу, на полёт вражеской стрелы, воины остановились в ожидании приказа к бою, которое длилось, как всем показалось, нестерпимо долго. И, не выдержав нервного напряжения, со стороны римлян, находившихся во фланге, вдруг выехал воин. Браво рисуясь на гнедом скакуне, он, прикрываясь щитом, стал дико оскорблять противника, надрывая своё горло:

– Вы ли это, Сарматы? Некогда смелый, вольный народ? Кому вы теперь подчиняетесь? Женщине, утратившей свою гордость, или ублюдку сбежавшей от казни повитухи? Сегодня вы все останетесь на этом поле гнить. Ваши тела будут рвать дикие собаки, лисы и волки. И никто не предаст вас огню, дабы отправить души великому Перуну. Где, ваша Ора? Я хочу сразиться с ней. Или от страха она спряталась за ваши спины?

Услышав такие слова в войске Сарматов, возникло негодование. Некоторые, возмущаясь, закричали:

– Это предатель Скил кричит о вожде и молодом хане. Ему нужно ответить.

– Не паниковать!

Строго закричал Адаш, успокаивая воинов. Но в это время, из-за его спины, выехал Олкас.

– Мальчик мой!

Услышал он позади голос Сколота:

– Не дай ему вывести тебя из равновесия. Дерись, как я учил. Пусть почувствует твою слабость.

Всё больше набирая скорость, молодой хан, вытащив из ножен меч, гнал лошадь навстречу неизбежности. Остановив её в двух метрах от соперника, он выкрикнул:

– Я, тот ублюдок, о котором ты говорил. Ты хотел видеть Ору, а умрёшь от её сына.

Скил, хотевший ободрить, своей выходкой воинов, но, не ожидавший такого поворота событий, теперь вдруг понял, что вовлёк себя в смертельную схватку с молодым, умеющим владеть мечом соперником. Но отступать было поздно. И он бросился в атаку. Лязг мечей разрушил тишину, грозно нависшую над полем боя. Кривоногий сармат, разгорячившись, всё больше налегал на силу, давя противника ударами, от коих дрожал меч молодого хана. Вскоре, это почувствовал и Скил. Придвинувшись к юноше на опасную близость, он вложил в последний удар всю свою мощь, пытаясь выбить меч из уставших рук неприятеля. Отчего и потерял бдительность. Его оружие, вдруг встретило на пути не дрожавшая до сих пор рука, а твёрдая как камень стать. Меч кривоного сармата скользнул по лезвию противника, уводя за собой и его хозяина. Отчего Скил наклонился, подставив этим себя под удар. Чем, незамедлительно и воспользовался юноша. Взмахнув ещё раз мечом, он опустил его на шею высокомерного Скила, голова коего в тот же миг отделилась от его туловища. Поддев голову мечом, Олкас поднял его над собой, прокричав во весь голос, обращаясь к воинам кривоногого сармата:

– Братья! Сарматы один род, одно племя! Неужели, вы, за этот кусок мяса, отделённый от своего туловища, готовы пролить кровь своих товарищей, деливших с вами все невзгоды?

По рядам воинов Скила прошёлся тревожный шум, после коего Сарматы медленно поползли с коней, вставая на земле на одно колено и в знак послушания, опустив вниз головы. В это время с другой стороны, послышался боевой клич их соплеменников:

– Айять! Айять!

– Братья!

Перебивая всё возрастающий шум, закричал снова молодой хан: