Ефим видел, как соседние расчёты уже свернулись и, развернувшись, уходили в тыл, чтобы спрятаться от ответного огня. Он включил заднюю скорость, чтобы развернуться. Слышал взвинченный голос Серкова:

– Быстрее, быстрее, Шереметьев!!! Уходим, уходим!!!

В этот момент сзади, а затем справа взметнулись мётлы взрывов – обстрел. Кабину закидало комьями земли. Ефим взглянул на Серкова. Тот сидел рядом, обмякнув и держась за правый бок. Левой рукой почему-то расстёгивал кобуру, пытаясь вытащить пистолет. Не смог. Жалобно взглянул на водителя, попросил:

– Шереметьев, ты уж не говори никому, ладно.

– Да брось ты, командир, с кем не бывает. Сейчас нам уйти бы.

Ефим снова газанул. Машина шла тяжело, словно она во что-то упёрлась. Выскочил из кабины и сразу увидел, что все скаты с правой стороны пробиты. Спереди вился пар – радиатору хана. Открыл дверцу с командирской стороны и сразу понял, что Серков мёртв. Непонятно зачем выволок его из кабины, повторяя:

– Сейчас, сейчас, лейтенант.

Из кустов выскочил Четвериков, подбежал.

– Ну, что, Ефимка, тикаем?

– А командир?

Тимофей склонился над Серковым:

– Да он же мёртвый.

– Расчёт где? – спросил Ефим.

– Не знаю. Когда бомбить начали, они в лесок побежали. Всё, всё, Ефимка, уходить надо! – кричал Тимофей.

– Машину оставлять нельзя, – ответил Ефим.

– Да чёрт с ней, с машиной!

– По инструкции, её взорвать надо. Нельзя оставлять. Секрет.

– Вот заладил, чёрт: инструкции, инструкции. Тебе это надо? Кто должен этим заниматься, ты что ли. Ладно, давай, только быстро.

Ефим достал из ящика катушку с проводом, приказал:

– Разматывай.

Концы присоединил к клеммам на ящике, в котором находился динамит, и побежал за Четвериковым, не забыв прихватить шинельную скатку, свой сидор и винтовку. Через несколько минут машина взлетела в воздух, а они побежали в лес. Тимофей на ходу спрашивал:

– Ефимка, ты знаешь, куда идти? А мы не заблудимся? Вот попали!

– Чего знать-то, – отвечал Ефим. – Видишь следы от СТЗ? По ним и пойдём.

– Ну и хват ты умом, Ефим, я бы не догадался.

Через час вышли к какому-то болоту, обрамлённому высоким забором камыша, мимо которого пролегала дорога. Решили отдохнуть и перекусить сухпаем. Легли за куртины густого орешника. Вскрыли консервы, нарезали хлеб. Перекусили. Тишина, будто и войны никакой нет, по сосне, за которой они сидят, белка стрекает, смотрит на них востренькими глазками – видно, дожидается, когда они уйдут, чтобы подобрать крошки. Ворчит одинокая лягушка, словно недовольна чем-то, тренькают синички. Красота! Вдруг издали послышался какой-то стрёкот. Похоже на звук мотора. Едет кто-то.

– Наши, – обрадовался Тимофей, встал, отряхивая крошки еды с шинели. – Пошли скорее, а то проедут мимо.

– Откуда ты знаешь, что наши, – засомневался Ефим.

– А кому же тут ещё быть, ведь мы в нашем тылу.

– Бережёного Бог бережёт, – отозвался Ефим. – Подождём немножко.

– Ну, ладно, – согласился Четвериков, снова лёг на пожухлую траву, достал сигарету, закурил.

Звуки моторов всё ближе. Шереметьев, стоя на коленях, прислушивался: нет, это не наши, не советские моторы. У них и звук выхлопа другой, и скорость вращения валов. Он быстро лёг рядом, выхватил из рук Тимофея сигарету и бросил её в воду.

– Ты чего, – начал возмущаться товарищ.

– Тише ты, чего орёшь. Не наши это – немцы. Если табак унюхают…

– Да ты што! Откуда они здесь?

– А ты Гитлера спроси. Заткнись!

Вот из-за кромки леса вырулил один мотоцикл, за ним второй, третий. По обмундированию, по каскам, по оружию в коляске сразу стало понятно – фашисты.

– Ё-ма! – шёпотом выругался по своему Тимофей, отчего к нему и прилепилась во взводе кличка Ёма. – И точно немцы. Вот мы попали, гадство! Чего делать будем?