Я понял это, когда Дик и Ал попросили нас представить собственные оценки всех членов группы в индивидуальном и конфиденциальном порядке. Это задание заставило задуматься – я был одним из самых младших астронавтов и не вполне понимал, чего я стою. Конечно, я не позволил бы никому увидеть даже тень сомнения в себе, и в любом официальном списке Четырнадцати я бы автоматически поставил свое имя первым сверху, безразлично, по какому критерию. Думаю, остальные сделали то же самое.

Реальный список у меня выглядел иначе. Четыре человека стояли на голову выше остальных по летному опыту – Дейв Скотт, Дик Гордон, Чарли Бассетт и Майк Коллинз. На мой взгляд, этим опытным летчикам-испытателям должны были достаться первые места в экипажах. В нижней части моего списка оказались Расти Швейкарт, Уолт Каннингэм и Базз Олдрин. Все они были опытными пилотами, но мы воспринимали их как ученых в нашем коллективе. Расти был дерзким интеллектуалом и чем-то напоминал маленького краснолицего ребенка с острой иголкой в поисках воздушного шарика, который можно проткнуть. За Олдрином закрепилось прозвище Доктор Рандеву, потому что это была единственная тема, которую он мог обсуждать – даже за чашкой кофе. Каннингэм, казалось, намеренно дистанцировался от всех нас. Он мог читать либеральную Wall Street Journal, пока остальные пыхтели над новой темой, и он ездил на «порше» вместо «корветта». Думаю, что эта раздражающая привычка стоила ему прогулки по Луне.

Остальные семеро находились в середине без явного порядка, и я действительно не знал, на какое место поставить Джина Сернана в этой схеме. Пожалуй, ниже Бассетта, Коллинза, Гордона и Скотта, но определенно выше Олдрина, Швейкарта и Каннингэма. Быть может, аккурат в середине списка. Если смотреть реальным взглядом, место на «Джемини» мне не светило. Кому-то другому предстояло стать героем.

Пока запуск «Джемини-2» все откладывался и откладывался, США официально открыли ящик Пандоры, который остался в истории под именем Вьетнам. В июле американские эсминцы доложили, что северовьетнамские корабли атаковали их в Тонкинском заливе, и это дало президенту Джонсону и Конгрессу повод усилить наше присутствие в Юго-Восточной Азии. LBJ шел на перевыборы против республиканца Барри Голдуотера, и его воинственная политическая демонстрация направила Вооруженные силы США на опасный путь – насколько опасный, мы тогда еще не подозревали.

Болди, Скипу и другим моим товарищам по эскадрилье предстояло попасть в самое пекло, но они совершенно не беспокоились о том, что им может достаться. Наоборот, они боялись, что вся заваруха не продлится достаточно долго, чтобы они успели побомбить противника. Нескольких хороших ударов со стороны американской авиации по Северному Вьетнаму должно было хватить. Потом Болди и Скип рассказывали, на какие ухищрения шли пилоты, чтобы получить назначение в первые группы штурмовиков – они боялись, что если эти боевые вылеты достанутся другим, то к моменту, когда они должны будут вступить в бой, «стрелялка» уже закончится. Они ошибались. Вьетнам начал поглощать американские самолеты и их пилотов, как губка, впитывающая воду.

В августе 1964 года мы с Барбарой проехали по Нассау-Бей до Кейп-Багамас-Лейн, повернули направо на Барбуда-Лейн возле местного яхт-клуба и остановились у построенного для нас дома, небольшого бунгало из коричневого камня, который представлялся нам кусочком рая. С годами мы разбили на склоне перед улицей лужайку, построили гараж справа за деревом, залили бетоном террасу и добавили стойку для барбекю. Бассейн в форме почки, бар, шесть сосен вдоль дорожки и несколько клумб придали нам ощущение, будто мы живем как кинозвезды. Впрочем, весь поселок рос и процветал. Легкий деревянный штакетник отделял наш дом от соседнего дома Роджера и Марты Чаффи. У всех были дети, которым предстояло вырасти и вместе пойти в государственную школу.