Вот и теперь на остановке, поеживаясь и ожидая, какой из двух проходящих здесь автобусов подойдет первым, он заранее прикинул, как поедет в каждом из возможных вариантов, где сядет, где перебежит, экономя пресловутую жизненную энергию, которая ему сегодня еще ой как понадобится.

Первым подошел практически пустой восемьсот десятый.

«Значит, поеду до проспекта Вернадского, а там по красной линии до самой Лубянки…» – входя в салон, определился он с маршрутом. Сунув под нос сонному кондуктору «мурку» – удостоверение сотрудника МУРа – один из имевшихся у него документов прикрытия, который к тому же еще давал право бесплатного проезда в общественном транспорте, Сазонов плюхнулся на свободное место в конце салона и уставился в окно.

Дорога до службы занимала полтора часа, что по московским меркам не так много. Но и это время Сазонов пытался использовать рационально. Сидя в автобусе и в поезде метрополитена, по оперативной привычке не выпуская из внимания переднюю и заднюю полусферы, он мог себе позволить думать обо всем, что душе угодно. Как правило, «дорожные мысли» были о службе, о том, что предстоит сделать с утра пораньше, а что потом… Такое планирование – сержантский навык, усвоенный еще со срочной службы и закрепленный в военном училище, где четыре года он был замкомвзвода курсантов, – сегодня как-то не пошло впрок. В голове Сазонова, как бы ни хотелось их сразу забыть, крутились в общем-то справедливые и оттого еще более обидные слова жены про безденежье и службу – без выходных и проходных.

«Права, конечно, Татьяна: мало бываю я дома и ей с детьми внимания почти не уделяю…» – запоздало согласился он с женой.

Во рту было сухо. Вчера с новыми коллегами из нового отдела, где служит Сазонов с прошлого года, в самом деле слегка усугубили по поводу: практически завершили дело «оборотней». И новый начальник Сазонова – Виктор Леонардович, курирующий его нынешний отдел в переименованном в очередной раз старом управлении, сказал, что теперь можно готовить дело к передаче в суд и даже пообещал Сазонова, как разработчика операции, к госнаграде представить. «Ну, представит или нет – это еще бабушка надвое сказала, но нечастая похвала начальника сама по себе стоила того, чтобы пропустить стопарик-другой в доброй компании… Вот и пропустили… Только в одном Татьяна не права: никаких семейных денег он не пропивал. Невозможно пропить то, чего нет! Вот и вчера глушили с ребятами спирт, который от чистого сердца и по доброй памяти подогнали земляки из Петровского спиртзавода. Закусывали яблочками из родительского сада и пирожками из буфета – их взяли вскладчину… Скромно, но душевно посидели прямо в служебном кабинете… Зажевали зернами кофе спиртовой выхлоп – и по домам. Хорошо еще, что догадался сегодня с утра водички не попить! А то спирт – штука коварная: вода на старые дрожжи попадет – и снова захмелел!» И еще подумал Сазонов в связи с этими, не шуршащими в его карманах дензнаками о том, сколько раз ему за постсоветские годы приходилось в руках держать изъятые на разных обысках упаковки, а то и мешки с валютой и с родными «деревянными» – в крупных и мелких купюрах. И ничего ведь к рукам не прилипло, и главное – мысли ни о чем таком ни разу не возникло – так крепко вошел в плоть и кровь наказ про чистые руки, горячее сердце и холодную голову, данный незабвенным Феликсом Эдмундовичем советским чекистам…

В новый отдел, под крыло к новому начальнику, перешел Сазонов не только потому, что здесь предложили подполковничью должность – он майором все положенные сроки уже года два как перехаживал, а скорее оттого, что надоело уже до чертиков гоняться по Москве за качками в малиновых пиджаках с золотыми цепями на бычьих шеях, и замаячила впереди настоящая чекистская деятельность в управлении по борьбе с контрабандой и коррупцией.