Хрущев запнулся, опустил бокал и несколько смущенно взглянул на Булганина. Тот кашлянул, проверил, плотно ли прикрыта дверь, и негромко проговорил:

– Видите ли, товарищи… Мы как раз хотели вам объявить… К сожалению, из наших военных получились не самые лучшие тюремщики. Обыскивая Берия, они не догадались отобрать у него запасное пенсне. Этой ночью он разбил стекло и вскрыл себе сонную артерию.

– Моя вина! – мрачно проговорил Москаленко.

– Кирилл Семенович, как вы уже заметили, вы воин и коммунист, а не тюремщик, хотя эту ситуацию могли бы предусмотреть. Но без толку говорить о том, чего нельзя поправить. Зато это снимает сомнения в виновности Берия – невиновные борются до конца, это мы все знаем по тридцатым годам. И нам надо решить, что теперь делать.

В комнате повисла тяжелая тишина.

– Я полагаю, – наконец заговорил Микоян, – до окончания пленума смерть Берия следует держать в тайне. А потом, когда все успокоится, через пару месяцев объявим о его смерти в тюрьме.

– А вы в курсе, что уже сейчас по Москве идет слух, будто бы Лаврентия убили при аресте? – сухо спросил Молотов. – Вы их всех по 58–10[23] сажать станете, или сразу в «Правде» напечатаете: «Слухи о смерти Берия не соответствуют действительности»? Вот уж тогда на пленуме точно потребуют показать его народу. И как вы станете выкручиваться? Загримируете под него артиста Ильинского?

– Товарищ Молотов, ты ведешь себя так, словно бы мы не одно дело делаем, – повысил голос Микоян. – Мало ли какие слухи ходят, если на все реагировать… Кстати, можно подготовить от имени Берия какой-нибудь покаянный документик, вроде тех, что писали в тридцать седьмом, и перед началом пленума дать участникам ознакомиться с ним. Тогда рядовые члены ЦК воспримут случившееся в ряду аналогичных дел и отнесутся совершенно спокойно.

– Николай Александрович! – тихо заговорил Москаленко. – А если в самом деле…

– Говори громче, – сказал Булганин, – не до субординации. Что ты предлагаешь?

Москаленко повысил голос:

– А если и в самом деле… Не Ильинского, конечно, но найти какого-нибудь похожего человека, загримировать под Берию, поместить его в такое место, где настоящего Берию никто не знает. Да хотя бы в бункер при штабе МВО. В таких случаях ведь положено следствие проводить? Ну, и если мы станем его водить на допросы к следователю через двор и по коридорам штаба, то все наши машинистки и адъютанты будут торчать в замочных скважинах. Берию никто из них близко не видел, а если и видел, то наденем шляпу, замотаем шарфом. Завтра же всей Москве станет известно: никто Берию не убивал.

– Ну, Кирилл, ну, голова! – восхитился Хрущев. – Умеешь ошибки исправлять! Я думаю, товарищи, идея отличная! А раз товарищ Москаленко ее предложил, пусть он и выполняет. Кто за?

– Воздерживаюсь! – отрезал Молотов.

– Больше никто не против? – спросил Хрущев. – Ну, тогда давайте все же выпьем за успех операции… как бы ее назвать…

– «Скелет в кремлевском шкафу»,[24] – сухо обронил Молотов и вышел из комнаты.

Ворошилов тоже взял бокал, но пить не стал, а подошел к Маленкову, молча стоявшему у окна.

– Георгий, ты веришь во все это? В то, что Берия готовил переворот и нас всех сегодня должны были арестовать? Я ведь его не первый день знаю.

– Данных таких у меня нет, – хмуро, явно думая о чем-то своем, ответил Маленков. – А верить или не верить… Наверное, Никита знает.

– А вот Коба[25] в таких случаях говорил: верят в Бога, а что касается всего остального – доверяй, но проверяй… Не было у тебя данных, говоришь…

– Климент Ефремович, давайте не будем об этом. Во-первых, нет смысла, а во вторых… просто не стоит. Лаврентий мертв, его не вернешь. А заводить сейчас смуту в государстве – значит дать повод империалистам напасть на нас. Ты ведь не хуже меня знаешь, какие планы лежат в генштабе американцев. Стоит нам чуть дрогнуть – и мы погибли.