Эта пара, Антон и его мать, вызывала у меня беспомощное восхищение. Здесь не было разлитой в воздухе безнадежности, как во многих других домах, где есть инвалиды. Эти двое не несли свой крест – просто жили.

– Как дела, Антон?

– Нормально, Верпетровна, работаю. Через неделю будет готова. Хотите, покажу?

– Конечно!

Кольчуга выглядела пленительно настоящей. Впечатление не портила даже старая Димкина футболка, позаимствованная мной на образец. Поправка на вырост и на стеганый поддоспешник – и его пора заказывать! – делала её пригодной не столько для невысоклика Фродо, сколько, пожалуй, для Леголаса. И для Айвенго, Роланда, Сигурда…

– Ну, как?

– Здорово, слов нет! Хоть на «Мосфильм» устраивайся реквизитором.

– Я об этом думал. Хотите, фотки покажу?

Я согласилась, малодушно оттягивая время. Не горит, если к кому-то сегодня не успею, посмотрю потом. Здесь я грелась, набираясь сил жить дальше. Спокойное мужество Антона напоминало об Андрее.

Антон налил мне чаю из термоса, пододвинул вазочку с печеньем и включил ноутбук.

– Вот эта – на заставку сайта.

Здоровенный белобрысый детина в хауберке работы Антона смотрелся великолепно. Боевой топор занесен над головой, рот раскрыт в беззвучном крике – воплощение ярости.

– Что же они разыгрывали?

– Битву при Гастингсе. Дэн был Гиртом Годвинсоном.

– Так его же убили.

– А Дэну какая разница?

Мне стало неловко. Антон посматривал на инструменты и аккуратно сложенные заготовки для колец. Я нарушаю его планы, но хорошее воспитание не позволяет ему это сказать – как-никак, я в матери ему гожусь.

Если бы я была способна иметь ребенка, то хотела бы, чтобы он походил на Антона. Андрей всё знал, но ему было безразлично, могу я родить, или нет. Димка у него уже был.

– Не бери в голову. Поженимся, будем жить вместе постоянно – наверняка забеременеешь. Так часто бывает.

– Ты-то откуда знаешь?

Он только пожал плечами.

Воспоминание было таким болезненным, что захотелось уйти, отвлечься на что- нибудь. Я поспешно допила чай и поднялась со стула.

– Ну, Антон, я пойду. Маме скажи, что бумажки заполню.

– Хорошо, Верпетровна, спасибо.

Спускаясь со второго этажа, я думала, что «бумажки» – слишком пышное наименование для одной строчки в направлении на МСЭК: «без психических расстройств». Написать «психически здоров» нельзя, поскольку определения психического здоровья нет. Душевные болезни описаны в МКБ- 10 – толстенный том. А душевное здоровье не описывается, хотя вот его живой пример – Антон Гальперин, инвалид-колясочник без малейшей надежды встать на ноги.

Кольчуга будет готова через неделю, пусть через две. До Димкиного дня рождения остаётся хороший запас. В прошлом году я подарила ему арбалет, и счастью его не было предела. Они с Лешкой дотемна пропадали в лесу, стреляя по самодельным мишеням. А потом на пару вкалывали на соседских огородах, чтобы купить второй арбалет – для Лешки. Денег хватило только на детали для сборки, но самоделка мало чем уступала Димкиному «Скауту».

Кольчугу им самим не сделать, но простой кожаный доспех с коваными накладками, – почему бы и нет? А там и с Антоном познакомятся…

Мысли о Димке были спасением от воспоминаний, более живых и ярких, чем окружающая жизнь. Проваливаясь в них, я ощущала, что живу там, в прошлом, пережитом вместе с Андреем, а не сейчас.

Как всё это началось? С дежурства, обычного дежурства в приемном покое. Юра-санитар открыл дверь, в которую позвонили снаружи, и не возвращался слишком долго. А когда вернулся, имел совершенно ошеломленный вид – хотя чему можно удивляться, отработав десять лет в психбольнице?