Тем летом американские военные атташе, присутствовавшие на параде на Красной площади, докладывали Кеннану, что вместо Сталина на трибуне Мавзолея, возможно, стоял его двойник; «прочие члены Политбюро… казалось, не обращали на него внимания и бесцеремонно общались между собой в его присутствии»{18}. Кеннан был достаточно умен, чтобы не принять всерьез подобное сообщение, хотя мнение, что Сталин иногда использует двойников, было широко распространено. Кеннан с нетерпением ждал вестей от нового французского посла Луи Жокса, который совсем недавно, в августе, лично встречался со Сталиным в Кремле. Жоксу и его коллегам показалось, что Сталин «выглядел очень постаревшим. По их словам, его волосы были гораздо реже, чем на портретах, лицо покрыто морщинами, а рост оказался намного меньше, чем они ожидали. У них сложилось впечатление, что его левая рука шевелится с заметным усилием и вообще все движения даются ему с большим трудом и выглядят судорожными». По завершении встречи у них осталось отчетливое ощущение, что «перед ними старик»{19}.

Тем не менее описания внешности и энергичности Сталина в последние недели жизни нередко противоречили друг другу. Светлана Аллилуева последний раз виделась со своим отцом в день его рождения 21 декабря 1952 года. Она отметила, как «он плохо выглядел в этот день»{20}. Последними иностранцами, лично видевшими Сталина, были недавно назначенный посол Аргентины Луис Браво, посол Индии Кумар Падма Шивашанкара Менон, а также индийский борец за мир доктор Сайфуддин Китчлу. Браво беседовал со Сталиным 7 февраля 1953 года в течение получаса. По его словам, тот был «в отличной физической и умственной форме», несмотря на свой глубокий возраст{21}. 17 февраля Сталин лично приветствовал Менона и Китчлу. Его беседа с Меноном длилась полчаса, а затем больше часа он общался с Китчлу, которому только что была вручена Сталинская премия «За укрепление мира между народами»{22}. Сталин и здесь произвел на обоих впечатление человека, обладающего «превосходным здоровьем, ясным умом и [пребывающего] в прекрасном расположении духа»{23}. Трудно понять, чему из сказанного можно верить. Вероятно, оба дипломата – сторонники прогрессивных взглядов с определенными симпатиями к советскому режиму – выдавали желаемое за действительное и не собирались распространяться о том, что здоровье Сталина пошатнулось. Реальное положение дел совсем скоро окажется в центре внимания мировой общественности{24}.

Вечером в субботу 28 февраля 1953 года Сталин устроил в Кремле посиделки в узком кругу, после чего отправился с гостями на так называемую Ближнюю дачу, расположенную в московском пригороде Кунцево. В последние годы жизни Сталин проводил здесь почти все свободное время. На территории Ближней дачи имелись розовый сад, небольшой пруд, окруженный лимонными деревьями и яблонями, и даже грядка для выращивания арбузов, чем Сталин любил заниматься на досуге. Прибывшие гости первым делом попадали в прихожую, по обеим сторонам которой располагались две раздевалки. Дверь налево вела в кабинет Сталина, где стоял огромный стол, на котором во время войны раскладывались военные карты. Сталин часто спал на диване в этом кабинете. За другой дверью, расположенной справа, начинался длинный и довольно узкий коридор, по правой стороне которого располагались две спальни. Коридор выходил на просторную открытую веранду, где Сталин иногда проводил время зимой, укутавшись в овечий тулуп и надев меховую шапку и традиционные русские валенки. Средняя дверь прихожей вела в большой прямоугольный банкетный зал, пространство которого было организовано вокруг длинного полированного стола. Именно здесь Сталин проводил торжественные банкеты или принимал членов Политбюро для заседаний и ночных обедов. Единственным украшением скромно обставленного зала со стандартными люстрами и узорчатыми коврами были два портрета на стенах – Ленина и Горького. Спальня Сталина примыкала к столовой с другой стороны, и в нее можно было войти через почти незаметную дверь, вмонтированную в стену. В спальне находились кровать, два небольших шкафа и раковина. С противоположной стороны располагалась большая кухня с вместительной печью для выпечки хлеба, скрытой за деревянной перегородкой. Когда приступы радикулита становились особенно болезненны, Сталин любил, сняв одежду, вытянуться на закрепленной над печью доске в надежде, что тепло принесет ему облегчение.