Остаток дня и ночь Бэстифар провел в хижине, погруженный в свои мысли. С одной стороны, он испытывал любопытство по отношению к новым ощущениям своего тела: боги Арреды не скупы на юмор, поэтому предоставили аркалу-вольнодумцу возможность испытывать боль во всем ее многообразии. Он не преминул этим воспользоваться: бередил швы, щипал кожу, меняя силу сдавливания пальцев, наступал сам себе на ноги и отвешивал звонкие пощечины. Та боль, что он себе причинял, вовсе не была невыносимой, а вкупе с удовлетворенным любопытством казалась даже приятной, пусть он и прекрасно помнил, что боль бывает другой. Найдя себе столь специфическое развлечение, Бэстифар некоторое время пребывал в приподнятом расположении духа: даже в своем нынешнем положении он видел множество возможностей, которые и не снились ни одному аркалу. Однако, с другой стороны, утратив способности, которые сызмальства были неотъемлемой его частью, Бэстифар чувствовал опустошение и не знал, как с ним сладить.

Мрачные прогнозы некроманта не напугали его. Ланкарт пророчил ему прожить вечность в этом захолустье, однако Бэстифар был уверен, что можно найти лазейку, которая поможет ему вновь обрести свободу. Он не знал, пытался ли кто-то до него отыскать эту лазейку. Если никто на это не отваживался, Бэстифар шим Мала был готов стать первопроходцем…

Холодное зимнее утро встретило его стуком в дверь.

– Не заперто! – крикнул Бэстифар, когда стук повторился.

Дверь открылась, и в хижину вошла Мелита. Заметив ее в отражении напольного зеркала, Бэстифар не спешил поворачиваться. Он изучал покойницу с придирчивостью усидчивого школяра. Острый подбородок, большие глаза, тонкие черты лица, статность… Мелита была по-своему красива и обладала легкой, почти неслышной походкой. И все же было в ней нечто пугающее, выдающее, сколько сотен лет она уже пребывает в таком состоянии. Бэстифар смотрел в зеркало на себя и понимал, что отличается от нее чем-то неуловимым, чего не мог объяснить.

– Доброе утро, живчик, – ласковым голосом поприветствовала его Мелита, приблизившись. – Как спалось?

Бэстифар наконец повернулся к ней и мысленно согласился с ее определением. По сравнению с ней он и впрямь был живчиком – несмотря на то, что провел около месяца в состоянии не очень свежего покойника. По крайней мере, именно так сказала ему сама Мелита, пока вела его к хижине вчера вечером.

– Я обнаружил любопытнейшую особенность своей новой ипостаси: ей оказался не нужен сон, – осклабился он.

Мелита немного склонила голову, посмотрев на него с материнской снисходительностью, от которой Бэстифара потянуло поморщиться.

– На самом деле, сон нам нужен. Просто меньше, чем живым людям, – проворковала она. – Мы здесь, кстати, стараемся соблюдать режим сна и бодрствования живых людей.

Бэстифар изогнул бровь.

– Имитировать, ты хотела сказать?

В лице Мелита не изменилась, но ее взгляд будто подернулся дымкой печали. Однако это мимолетное выражение быстро испарилось, когда она посмотрела на приподнятую бровь Бэстифара. Она вдруг сделала к нему шаг и коснулась его лица.

– У тебя очень живая мимика, ты это знал?

Живчик, живая… Она каждый раз акцентирует на этом внимание, – подумал Бэстифар, и его слегка передернуло от навязчивой близости Мелиты.

– Спорим, я назову твое любимое слово? – усмехнулся он, отстраняясь. Мелита насупилась, но он предпочел этого не заметить. – Так для чего вы подражаете живым?

– Чтобы не забывать, каково это, – многозначительно ответила она. – Ты поймешь. Со временем.

От тяжеловесности ее слов у Бэстифара чуть не заломило виски, и на этот раз он не отказал себе в том, чтобы поморщиться.