– Это дом аббата, – пояснила Брида, потом провела меня в маленькую комнату с кроватью, рядом с которой в луже крови лежал слуга. – Он привел меня сюда, – продолжала она.

– Аббат?

– И велел мне снять всю одежду.

– Аббат?! – снова спросил я.

– Я убежала, – она рассказывала обо всем как о чем-то само собой разумеющемся, – и тетка меня избила, сказав, что я должна была его ублажить, тогда бы он нас наградил.

Мы прошлись по дому, и я все удивлялся, что мы больше не умеем так строить. Мы знали, как вкапывать в землю столбы, как устанавливать балки и перекрытия, как настилать на них крышу из ржаной соломы или камыша, но столбы вскоре подгнивали, солома рассыпалась в труху и дома проседали. Даже летом в наших жилищах было по-зимнему темно, круглый год мы задыхались от дыма, а зимой там еще и воняло скотиной. Этот же дом был светлым, чистым, и вряд ли корова хоть раз роняла лепешку на того человека в колеснице. От таких мыслей мне стало грустно. Как же мы докатились до дымной темноты и неужели нам никогда больше не создать ничего столь же совершенного, как этот небольшой дом?

– Римляне были христианами? – спросил я Бриду.

– Не знаю. А что?

– Ничего.

Я подумал – раз боги вознаграждают тех, кого любят, было бы неплохо узнать, какие боги любили римлян. Я надеялся, что они поклонялись Одину. Хотя, насколько мне было известно, сейчас римляне – христиане, ведь папа живет в Риме, а Беокка говорил, что папа – глава всех христиан, самый святой человек. Папу звали Николай, насколько я помнил.

Бриде было глубоко наплевать на римских богов. Она опустилась на колени, исследуя дыру в полу, которая, похоже, уходила в погреб, такой маленький, что туда было не пролезть.

– Может, там живут эльфы? – предположил я.

– Эльфы живут в лесу, – возразила она.

Решив, что у аббата могут быть спрятаны сокровища, она взяла у меня меч, чтобы расширить дыру. То был не совсем меч, скорее, очень длинный нож, но его дал мне Рагнар, и я с гордостью его носил.

– Не сломай клинок, – сказал я.

В ответ она показала мне язык и принялась выковыривать из дыры раствор. Я же вернулся во двор взглянуть на бассейн. Он был грязным и позеленевшим, но когда-то, я не сомневался, был наполнен прозрачной водой. Посреди бассейна на небольшом камушке сидела лягушка, и я снова вспомнил, как называл отец жителей Восточной Англии: жалкие лягушки.

В ворота вошел Веланд, остановился, облизнул губы и слегка улыбнулся.

– Что, потерял свой тесак, Утред?

– Нет, – ответил я.

– Меня послал Рагнар, – сказал он, – мы уезжаем.

Я кивнул, но ничего не ответил. Я знал, что Рагнар протрубит в рог, когда настанет время уезжать.

– Идем же, парень, – сказал он.

Я снова молча кивнул.

Его темные глаза скользнули по пустым окнам дома, потом он посмотрел на бассейн.

– Это лягушка, – спросил он, – или жаба?

– Лягушка.

– Во Франкии, – сказал он, – считают, что лягушек можно есть. – Он подошел к бассейну, и я сделал шаг в сторону, чтобы нас по-прежнему разделяла каменная чаша. – А ты ел лягушек, Утред?

– Нет.

– Хочешь попробовать?

– Нет.

Он сунул руку в кожаный мешок, свисающий с перевязи меча, надетой поверх порванной кольчуги. Теперь у него имелись деньги, два браслета, хорошие башмаки, железный шлем, длинный меч и кольчуга, хотя и требующая починки, но все равно гораздо лучше тех лохмотьев, в которых он впервые явился в дом Рагнара.

– Получишь монету, если поймаешь лягушку, – сказал он, подбрасывая серебряный пенни.

– Я не хочу ловить лягушку, – проговорил я угрюмо.

– А я хочу. – Он ухмыльнулся и выхватил меч – клинок просвистел по деревянным ножнам.

Потом Веланд шагнул в бассейн – вода не доходила даже до верха его башмаков. Лягушка поскакала прочь, шлепая по зеленой тине, но Веланд не смотрел на нее, он смотрел на меня, и я знал, что он хочет меня убить, но почему-то не мог двинуться.