Дальше он говорит:

– Мое имя скоро будет везде на картах.

– Хвастун.

– А ты чем можешь похвастаться?

– А я итальянский язык учила в Ленинградском университете. Вот потом после Чукотки поеду в Италию, буду там работать.

– А чего сразу-то туда не поехала?

– Кто бы меня пустил? Что ты, не понимаешь, что ли?

– Вот такие, как ты, пижоны надо мной издевались в институте. А потом стали в друзья напрашиваться. Ты знаешь, я ищу Гиперборею.

– А я вот мечтаю прокатиться на лодке внутри Гипербореи, и чтобы дождик шел. Так будет красиво.

– Ты знаешь про Гиперборею?

– Знаю. И знаю, кто первый рассказал об этом. И чьи карты были первые. Все знаю. Я для этого и приехала на Чукотку, чтобы увидеть Гиперборею.

– Так давай тогда в экспедицию поедем прямо весной на Врангеля. У меня прибор новый есть, я сам его сконструировал.

Я задумалась. Отпустит ли Рубин меня?

Куваев продолжал:

– Учти, там много секретов, потому что там много золота. Много всего прочего было на этом континенте. А про золотую бабу аримаспов знаешь?

– Знаю про золотую бабу аримаспов. То ли сибиряки ее сделали, то ли чукчи. Каждый себе присваивает. Ее никогда не найдешь, потому что непонятно, где географически надо ее искать.

– А я знаю. Я уже ходил со своим другом несколько раз и почти нашел. Она есть, мне чукчи рассказывали, а чукчам я верю.

И вдруг Куваев спрашивает:

– А ты о чем думаешь, что ты в себе носишь?

Я говорю:

– А я ношу в себе грех гордыни.

– Какой еще грех гордыни, что это такое?

– У меня был отец. У меня была фамилия другая. И я была другая. Отец звал меня Принцессой, очень любил меня. Он был летчиком и в Испании жил у какой-то хозяйки, которую звали Изабэлла. Имя ему это понравилось, и он меня так назвал. Я была кудрявая-кудрявая, белокурые длинные кудрявые волосы у меня были. Я помню, как он, вернувшись из Испании, где он воевал, привез мне много туфелек и много всяких платьев. Одни туфельки были лаковые. Ты видел лаковые туфли?

– Нет.

– Во время войны мы бы, наверное, погибли, если бы не было этих двух чемоданов с туфлями.

Куваев смотрел и не понимал, к чему я веду:

– Ну и что отец-то?

– Отец… Он – орденоносец, он весь особенный. Я почти его не видела, домой он не приходил, видно, где-то жил в другом месте. Мы все время были с мамой вдвоем. Мне исполнилось пять лет. Однажды приходят летчики к маме и говорят: «Давай ключи от квартиры! Твой муж тебя бросил, тайно развелся с тобой. Он сейчас все свое заберет. Он с другой женщиной уезжает на Дальний Восток, на Халхин-Гол». Они вытребовали у мамы ключи от квартиры. И ушли. А на следующий день мама мне говорит: «Папа уезжает от нас…» Я говорю: «А как же я?» – «Он хочет тебя украсть. Тогда ты больше никогда не увидишь меня». Я говорю: «Сегодня вечером у него спрошу». Вечером спрашиваю: «Папа, а ты что, уезжаешь от нас?» Он молчит. Я говорю: «А меня, принцессу, ты что, не берешь?» – «Нет, – говорит, – тебя беру». – «А маму?» – «А маму – нет». Я говорю: «Тогда я с тобой не поеду». И пошла заниматься своими делами, потому что не понимала, что происходит. Никто ни с кем не ссорился.

А потом мама мне говорит: «Сегодня вечером мы идем в гости к моей подруге, ты ее знаешь. Но у меня к тебе просьба. У нас безвыходное положение: отец нас бросает, уезжает от нас. Тебя, правда, он хочет выкрасть и увезти с собой. Тогда ты никогда не увидишь меня. Потому что меня он не берет. Может быть, я в чем-то перед ним провинилась. В этих гостях нас закроют в маленькой комнатке, и ты должна сидеть молча, если ты хочешь, чтобы я была с тобой. В противном случае он тебя увезет. Мне с ним невозможно бороться. Никто не станет меня слушать. Он делает что хочет, ссылаясь на свои ордена».