– На грецкие орехи и пух, – не желал, причем ни морально, ни физически задавать вопросы, с поникшим, глубоким голосом ответил пациент.

– Я спрашиваю, чтобы выявить, оценить обстановку. Вы не знаете, почему у вас такое состояние. Вы пришли сюда в некотором неадеквате, но иногда ведете себя нормально. Вы когда проходили полное мед. обследование?

Все с вопросом посмотрели на старого (ему было 68 лет) врача, но быстро вернулись в исходную позицию, без какого-либо смешка или озадаченности на лице.

Внезапно пациент заговорил на староарабском, его увели. Было решено давать на первое время успокоительное и средства от галлюцинаций. На следующий день все повторилось опять, и консилиум решил записать его знания языка. Когда все ушли, доктор обратился к ассистенту, первый был озадачен и чем-то расстроен.

Вы знаете, Михаил. Я вам доверяю, вы мне почти как… родственник.

– Ну, Виктор…

– Нет, дослушаете. Мне кажется, этот пациент умрет, помните свое недавнее чувство? Я, может, набожный дурак, но мои предсказания сбывались. Я не желаю ему смерти, но у меня предчувствие ужасного конца.

– Когда он умрет? – с резким интересом, откинув все свои принципы, спросил Михаил.

– Не знаю. Все предрешено, и только, и только судьба знает, когда. Может, его стоит перевести в другую палату для «особых»?

– Давайте не будем, и вы думаете, что умрет?

– Не хотелось бы. Я сторонник постмодернистского субъективизма, и всё субъективно. Стоит задумываться о себе, а иногда о других, хотя они сами о себе позаботятся. И доверься судьбе. Не вы правите миром. Я так считаю. И кстати, тогда не сказал, когда первый раз этого новенького смотрели. Платон или кто, говорили, что человек знает всё о мире до выхода из утробы. Но… в процессе взросления вспоминает об этом. Как всё устроено. Я согласен с греками.

Ассистент не верил во всю религиозную ересь и ответил:

– А вот тех, кого мы лечим, они тоже что-то знают?

– Да, – резко и решительно ответил тот, – но не перенесли, увы.

Они пришли в кабинет Коваля, и воцарилось молчание. Ассистент сидел напротив главного на старом сером диване, последний за дубовым темно-коричневым столом, стул врача был сетчатый. Кабинет был зеленый, шторы закрывали небо, за спиной Коваля два больших темных стеклянных шкафа с кучей папок и книг (своего рода книжная, в перерывах читал), множество простых акварельных картин, а за спиной ассистента был «Девятый вал» Айвазовского, за спиной «шефа» висели еще «Грядет мир» Джона МакНотона и «Вечная Россия» Глазунова.

Оба были мрачные, старик прервал тишину.

– В общем, добавить и снотворное. Давало всегда большой эффект. Надеюсь, после этого бредни пропадут. Родион Павлович прав всё же. Выполняйте.

– Да. Но почему Вы мне это всё сказали: про Платона и прочее? И главное сейчас?

– Да потому что, кроме тебя, мне некому сказать! – мерзко улыбнулся во весь рот с оскалом старый доктор. Михаил вышел озадаченный и напуганный.

Однако особо легче пациенту не стало. Он продолжал говорить на арабском, но не бился в конвульсиях и не кричал, появилась рвота, но это разве что небольшой побочный эффект лекарства, снотворного. Консилиум, как известно, не выдержал, записал на камеру этого полиглота; изредка говорил на русском. На перевод ушло три недели, но когда он был закончен, произошел самый невероятный скандал.

ППредставителям мусульманского мира пришлось признать существование не только Абдула Альхазреда, но и его единственного ученика и последователя Гэймеда (что означало «Таинственный»). А биография последнего была проста: кто он и откуда – неясно, но стал учеником печально известного автора «Некрономикона» (Альхазреда), учитель много что ему поведывал и показал свою силу с величием иных миров. Последователь хотел распространить сие учение, но саудит-мистик был против этого, считая, что человечество само придет к Йог-Сототу или, как и предсказано, боги вернутся, жизнь после их возвращения прежней не будет. Гэймед был одним из ста свидетелей ужасной и, воистину, неописуемой смерти своего наставника. Эта гибель произвела серьезное впечатление: то ли боги так его наказали, и было ли что-нибудь подобное? Впрочем, лишнее доказательство того, что достижения труда ничтожны перед жизнью, точнее концом её. Не зря говорят, жизнь коротка, ибо в любой момент может оборваться.