срока до конца и света
не сумеет нас найти?
И не знают зверь и птица,
ни мудрец, ни идиот,
что же, собственно, случится,
если всё-таки найдет.
Но терять не стоит духа,
если есть на свете кров,
упакованный так глухо
в бесконечности миров.
Завсегдатаи
У моря или у реки
за столиком сидели
и ждали смерти старики —
уже на самом деле.
Когда-то дерзкие мужи,
они, устав стареть,
как то, что надо заслужить,
приваживали смерть.
Одежд их воскрешал покрой
эпоху индпошива,
и смерть, пленяясь их игрой,
за ними не спешила.
Мейнстрим на закате
Блюдя таинственные узы,
порой будя во мне альфонса,
не раз ко мне являлись музы,
и хоть бы раз явился спонсор
или хотя бы меценат,
чему свидетелем Сенат,
который знает всё о каждом
таком и не таком уж важном,
всю жизнь считающем ворон
среди патронов и матрон, —
ну да, они себе Мистрали
нарисовав в обмен на Крым,
Европу грешную просрали,
в чём, собственно, и весь мейнстрим,
и спросит варварское рыло:
«А что, Сенат, будь трижды здрав,
при цезарях иначе было?» —
и варвар снова будет прав,
а через месяц в личном блоге
напишет первые эклоги.
«Куда-то благость делась…»
Куда-то благость делась,
Закон уже не свят,
не знаешь, что, бля, делать,
и кто, нах, виноват.
Элегия
Проходят, прямо скажем, годы,
а вечер всё такой же томный:
свобода лучше несвободы,
и экономика должна быть экономной,
решают всё, конечно, кадры,
стоит на тумбочке дневальный,
летят скворцы, стенают барды,
«Крымнаш», как говорит Навальный.
Клеветникам интима
Если, скажем, в час досуга
мужики …бут друг друга,
то в числе других забот
это Родину …бёт.
Впрочем, если спозаранку
гражданин …бёт гражданку,
то и это, что логично,
Родине не безразлично.
Так что дело не во вкусе,
и кого мы ни хотим,
Родина должна быть в курсе,
и не надо про интим.
Этногенезия
И шведы не шведы,
и турки не турки,
откуда все беды,
провалы и жмурки.
Китайцы и немцы,
тувинцы, испанцы,
мордва и чеченцы,
ну все – самозванцы.
Любой нувориш —
суть дитя лотереи,
а ты говоришь,
кто такие евреи?
На чистой воде
На чистой воде хорошо как нигде,
и ангелы нас не оставят в беде,
а как пропадём, например, под дождём,
не стоит печалиться – способ найдём
когда-нибудь завтра, а может быть, днесь,
как способ нашли обозначиться здесь,
где звёзд во вселенной не счесть, старина —
зачем нам, приятель, другая страна,
как будто и впрямь не хватает планет —
ты помнишь, товарищ? И я уже нет.
G-tt, Жуков и Никифор
«Что может быть скучнее цифр?» —
спросил у Жукова Никифор,
не зная сам, зачем спросил.
«Кому-то не хватает букв», —
Никифору ответил Жуков
из, к счастью, не последних сил.
Неважно день ли, два ли, три ли,
так вот они и говорили —
не ради славы, прав и льгот,
но ведь и в самом деле клёво
то, что в начале было слово,
и это слово было G-tt.
Реквием
Я лиру посвятил народу своему,
причём на языке, неведомом ему,—
проносятся года, но мне не смотрит в рот,
ловя мои слова, Израиля народ.
Могучий Иордан припал к моей руке—
тут даже не послать на русском языке,
а если и пошлёшь, то кто тебя поймёт,
опричь таких, как ты, и свой стяжая мед,
спускается с горы израильский спецназ,
прощаются миры с Землею Ашкеназ.
«Пускай в любви ты умираешь…»
Пускай в любви ты умираешь,
но что бессмертие мне – рай лишь,
где райские, допустим, птицы,
как их пером ни опиши,
ждут не дождутся инвестиций
от, в том числе, моей души?
«Пришла пора мне вспомнить детство…»
Пришла пора мне вспомнить детство —
Вражды, и дружбы, и соседства,
останки кирхи, Ланжерон,
Горсад и шоу похорон,
когда, эпически степенно,
под марш стоический Шопена
являла смерть свое бесстыдство, —
но побеждало любопытство.
Земля и небо
1.
Слаб Господь, зато сполна
Церковь Божия сильна,
и веками невдомёк,
кто же так устроить мог,