Но, как оказалось, зря.

Эти два придурка так сильно напились, наплевав на чувство ответственности и своего друга, что в итоге я просидел на мягком диванчике клуба весь вечер до самого закрытия, пока официантка не попросила оплатить счет, потому что они уже закрывались. Таким беспомощным я себя никогда еще не чувствовал. И это было отвратительно. Я не мог взять стакан со столика, за которым сидел. Потому что тот был настолько длинным и широким, что на ощупь я его просто не нашел, или натыкался на уже пустые рюмки, не мог подозвать официанта, потому что просто не видел, кто рядом со мной находится, не мог добраться даже до туалета. Так называемым друзьям, с которыми я был вместе еще со времен школы, просто нужны были мои деньги. Собственно, как и всегда, но потому-то в этот момент это ощутимо кольнуло сердце. Ведь была надежда, что…

Надежда. Это слово стало слишком часто появляться в моих мыслях. Хотя раньше я даже и не знал о его существовании. Были только алкоголь, вседозволенность и Кристина.

Я всегда получал то, что хотел. С детства не знал отказа. Родители воспитали меня с верой, что весь мир лежит у моих ног, и планета вращается только лишь вокруг меня одного, поэтому я вправе получать все, что пожелал. Самые быстрые тачки, квартиры и девушек. Но вот запасть мне в душу смогла лишь одна. Она отличалась от других. Даже за слоем косметики мне казалось, что я вижу её настоящую, и то, что она ко мне испытывает - охмеляло. Но и это оказалось фальшью, прямо как её силиконовые сиськи, которые я ей оплатил.

Одна из самых отвратительных вещей, что даже оставаясь слепым, я все равно продолжал долгое время видеть перед глазами её прыгающий зад на члене какого-то мужика, и её стоны в этот момент пропитали мои барабанные перепонки.

Измена оказалась на вкус хуже яда, оставляя после себя горькое послевкусие, которое чувствовалось до сих пор.

Больше всего жалко было маму. Эта святая женщина пролила не один литр слез и истоптала с десяток пар обуви, обивая пороги самых лучших московских и зарубежных клиник. Если бы только это имело толк…

Первые три месяца моей бесконечной тьмы были самыми сложными не только для меня, но и для матери. Ведь она единственная, кто соглашался меня терпеть, и просто была рядом, пытаясь подавить мерзотный характер единственного сына.

Сначала я отрицал очевидное. Говорят, так бывает, когда выносят смертный приговор – пять стадий принятия. Только сложно принять тот факт, что ты ослеп в двадцать пять, и твоя жизнь на этом закончилась. Поэтому все, что попадалось под руку, было разгромлено. И я даже не задумывался над тем, что могу кого-то покалечить, ведь не вижу, в какую сторону швыряю вещь, и что могу попасть в родителей или прислуживающий персонал в доме.

Я отвратителен, знаю. И свой ядовитый характер я решил оставить при себе, захлебываясь в собственной горечи.

Утешение находил в моральном уничтожении и унижении людей. Это помогало почувствовать себя снова живым. Увидеть цветные круги перед глазами, питаясь эмоциями людей, что были со мной. Гребаный энергетический вампир и псих.

Ненавижу чужую помощь. Это дает почувствовать себя снова жалким и вспомнить о своей беспомощности.

Спустя два года я неплохо передвигаюсь на ощупь по особняку родителей. Правда, не бывает таких дней, чтобы я не споткнулся, не поцарапался или не упал где-нибудь. Мать купила меня трость в надежде, что это как-нибудь мне облегчит жизнь. Я что, похож на сгорбленного старика? Металлическая палка так и осталась в моей комнате, позабытая в самом дальнем углу.

Сегодня мама буквально заставила выйти на улицу, треща без остановки о пользе свежего воздуха. Если только зловонье её роз можно было так назвать. И даже неуклюжее барахтанье в грязи, как сейчас, не заставит меня пользоваться отныне тростью.