Я отправляю ей несколько сердечек, поворачиваюсь на бок, улыбаюсь в подушку.

Талия всегда считала, что сказки и мифы – разные вещи. Сказки – одно, мифы – другое, а религия и вообще третье. Сказки – вроде мультиков Диснея. Спящая Красавица, Белоснежка, Золушка. Что-то типа того, что писали братья Гримм или, может, еще Ханс Кристиан Андерсен. Прекрасный принц спасает принцессу от злой волшебницы, а после того, как сказка кончается, они живут долго и счастливо.

А мифы – это про Зевса, слышали про такого? Или еще про Одина, который Верховный Бог, про крутейшего Тора – они оба есть в фильмах киновселенной «Марвел». Только тут Талия, по-моему, ошибается. Все взаимосвязано. Тор когда-то был чьим-то богом, чьей-то религией. Потом стал мифом, а теперь это клевый австралийский актер, типа иностранец, который говорит по-английски как во времена Шекспира. Вообще непонятно. Всё – мифология, религия, сказки – на самом деле одно и то же: истории, которые мы рассказываем. Рассказываем, чтобы хоть что-то стало понятно.

Темнота, тебе страшно, гремит гром, мир содрогается, сейчас рухнет вообще, и тебя того и гляди схватит зверь, монстр, волк. Ничего ты не можешь с этим сделать. Только рассказать себе историю.

Давным-давно жили-были.

Просыпаюсь я раньше Поппи. Я здесь очень хорошо сплю. Всегда просыпаюсь первой. Осторожно вылезаю из кровати, иду вниз, в комнату, где нас укладывают, когда мы тут собираемся все. Раскладной диван, который всегда занимают Талия и Пас – ноги перекрещены и перепутаны в углу. Кресло-кровать, на котором спит Ро, раскинувшись, точно принцесса с ренессансной картины. А мы с Поппи устраиваемся на полу, набрав одеял, диванных подушек и длинных валиков – их продают в «Таргет», они все в павлинах, пейсли и георгинах. Рядом с Поппи мне всегда лучше спится.

Утренний свет – голубоватый, рассеянный, росинки блестят, как на платье у Золушки: крошечные огоньки на цветах и листьях. Это любимое мое время дня – если успеть вовремя проснуться. Я пью мятный чай, который заварила Уиллоу, и жду Поппи. Она сползает вниз, вымотанная, но не ворчливая, протирая глаза от последних снов. Я подаю ей кружку с чаем – кружка нагрелась, а утренний воздух холодный – Поппи отпивает.

– Пошли на пробежку, – наконец говорит она.

– Не хочется.

– Давай, хорошо же будет. Не пожалеешь.

Мы синхронизируем музыку в наушниках, берем хороший темп: как всегда, наперегонки пробегаем полтора километра быстрее обычных семи минут. Я чувствую, как секунды отстают от нас, уносятся с воздушной струей, а мы все ускоряемся. Поппи вскидывает руки, выкрикивает любимую строчку из песни, я тоже поднимаю руки, когда этого требует песня, а она делает такие движения, как буд-то она газонокосильщик, мы будто танцуем какой-то старомодный танец, и солнце бьет в глаза, а воздух теплее некуда.

Накануне вечером шел дождь, в трещины и выбоины на тротуаре натекла вода. Я бегу на месте, пока Поппи спасает толстого дождевого червя – он тянется к цветам и грязи. Для нее это обычное дело. Спасает не только червей, но еще и жуков, и даже пауков. Талия называет ее покровительницей мелюзги.

Мне в кроссовки натекла вода, хочется в душ и переодеться в чистое, а дома у меня как раз все затихло.

– Потом приду, – говорю я.

– Мне надо на это тренерское собрание, – отвечает она. – Как вернусь, напишу.

Мы никогда не прощаемся. Непонятно откуда, но она знает: мне важно быть уверенной в том, что она всегда рядом. Никаких прощаний. Скоро встретимся снова.

– Ладно, – киваю я.

– Ты супер, – говорит она.

– Ты, – отвечаю я.

– Нет, ты.

Машу рукой – и Поппи растворяется в солнечном свете.