– Ну как, пошли? – У Поппи похмелье, поэтому она очень злая.

– Ладно, – говорит Пас, потом улыбается и тянется к Талии.

Мы вбегаем в воду, держась за руки. Налетает волна, напоминающая застывший электрический разряд. Мы верещим, Поппи до боли стискивает мою руку. А потом меня окатывает, охватывает, окружает жуткий холод. Невозможно ни дышать, ни думать. Миг ужаса, я теряюсь – а вдруг меня унесет в бескрайний синий океан. Но у меня есть якоря – мои подруги. С ними я в безопасности.

Обратно Талия и Пас едут с Эдисоном. Ро спит, растянувшись на заднем сиденье и вывесив пятки в окно. Поппи блюет. Похмелье, да ее еще и укачало, так что за рулем я.

– На этой неделе футбол начнется, – говорит она.

– И ты в ужасе? – спрашиваю я. Лично мне непонятно, какая радость – возиться с командой одиннадцатилеток.

– Мне нравятся дети. Они забавные.

Я улыбаюсь дороге. Поппи у нас такая. Даже не считает это благотворительностью.

– Мы с Эдисоном – ну, это, опять, – говорю я.

– И как, хорошо было? – Поппи отказывается меня осуждать.

– Ага, по большей части.

– А что было плохо?

– Он слюняво целуется. Заплевал мне все лицо и язык засунул в самое горло. Я едва не поперхнулась.

Поппи хохочет, прикрыв глаза. Впереди поворот, я безрассудно давлю на газ, потом резко торможу, когда машину начинает уводить в сторону, а лес и океан проносятся мимо смазанными зелеными и синими полосами, и весь мой мир теряет устойчивость. Поппи фыркает и высовывает руку в окно.

– Так-то все нормально. Просто я не уверена, что оно тебе нравится, – говорит Поппи через некоторое время.

– Нормально? Тебе правда кажется, что то, что я делаю, нормально? – Я оглядываюсь на Ро. Она так и спит.

Поппи откидывается назад и закрывает глаза.

– Ну, это если в космическом масштабе. Нам семнадцать лет. Талия с Эдисоном не муж и жена при детишках. Ну типа драма, конечно. Но без серьезных последствий.

– Ты хочешь сказать, ну, короче…

Она смеется.

– Да ну тебя.

Дело в том, что от Поппи все равно не скроешься. Она смотрит на меня, я на нее.

– Но мне от этого гадко, – говорю я.

– Тогда зачем делаешь?

Поппи курит косяк. Я его перехватываю, затягиваюсь.

– Пуф-пуф, вот, забери обратно, – говорю я сквозь дым во рту.

– Вирджиния, зачем ты это делаешь? – повторяет Поппи.

– Убеждаю себя, как до дела доходит, что мне этого хочется.

– А потом?

– Ну вот вчера, когда мы с Эдисоном трахнулись, я чувствовала себя надраенной кастрюлей. – Я еще раз затягиваюсь и возвращаю косяк Поппи. – Странное, конечно, сравнение.

– А я поняла. Ты была пустая.

– И отшкрябанная.

– Бросила б ты это.

– Что именно?

– Делать вещи, от которых тебе гадко, – поясняет Поппи.

– Мне много от чего гадко, и никогда не скажешь заранее. Но у меня есть ты. С тобой сразу становится лучше. – Я улыбаюсь подловатой улыбочкой – мол, знаю я, какая я дрянь, но ты ж меня все равно любишь.

Встаем в очередь к парому. Ро на заднем сиденье бурчит, садится, вытирает слюну в уголках рта.

– А здесь травкой пахнет, – сообщает она.

Паром причалил, и в центре Сиэтла, где плотное движение, за руль садится Поппи. Сперва пахнет солью, водорослями, холодным ветром, потом – выхлопными газами и нагретыми тротуарами. Переключая передачи в своей старенькой пацанской машине, Поппи каждый раз раздраженно хмыкает. Ро просматривает песни в телефоне, ищет самую лучшую.

Я жалею, что мы не остались у моря еще на ночь. Жалею, что не остановились в каком-нибудь прибрежном городишке, в задрипанном пансионе на убитой дороге, где вокруг домики из фанеры и американские флаги хлопают на ветру. Не остановились. Мы дома.

Паркуемся, Ро бежит к дому, с крыльца спускается ее мама. Мы уезжали на каких-то два дня, но вот они идут, обняв друг друга за талию, и разговаривают так, будто не виделись несколько месяцев и накопили кучу новостей.