– Твои рассказы и повести забирают у тебя все силы. Так и захиреть недолго, – говорила Катя проснувшемуся в полдень мужу.

– Да я бы всего себя отдал им без остатка, была бы моя воля!

Игорь сидел на кровати с закрытыми глазами и слегка покачивался из стороны в сторону.

– Вставай же, сонная тетеря! – теребила его жена.

– Да, я сонная тетеря… – тихо отвечал он.

– Обед проспишь!

– Мы созданы из того же вещества, что и наши сны, – продолжая покачиваться, отвечал Игорь, – Не мешай, я думаю.

– В одно прекрасное утро я разорву все твои бумаги и сожгу их у тебя на глазах!

– Не имеешь права, – невозмутимо заметил он, – Это моё выстраданное право – жить искусством. Теперь оставь меня, я думаю.

– Я тебе желаю поскорее прийти в себя! – говорила Катя на повышенных тонах, – Нам необходимо поговорить! Я устала и не желаю одна тащить на себе весь дом! Спасибо, что у нас нет детей, а то не знаю…

– Это тебе надо сказать спасибо, что у нас нет детей! – перебил он жену.

– Что? Что ты сказал? Да как ты посмел? Лузер! Ничтожество! Другие жёны за своими мужьями как за каменной стеной, а я потратила на тебя десять лет, и что теперь?!

– Браво! Браво! – Игорь захлопал в ладоши, – Вот это элоквенция! Браво! Обязательно вставлю эту сцену в свой роман. Как ты думаешь, уместно ли прозой? Пойми, дорогая, невежество не способствует трезвому анализу действительности. Не от того ли я любое своё переживание превращаю в прозу?

– Это твой Casus Belli? – Катя удивлённо взглянула на мужа.

– Да! – кричал Игорь, – Я живой, сложный, неоднозначный человек! Я отстаиваю право на внутреннюю свободу и независимость от всего, кроме нравственности!

– Юродивый! Без меня ты не проживёшь и года! Твои ближайшие родственнички лишат тебя единственного жилья!

– Может быть. Всё может быть, – грустно ответил Игорь, – Я не способен «размахивать руками», расчищая себе жизненное пространство. Я русский интеллигент!

Иногда в гости к супругам приходил Катин дядя, брат отца, высокий худощавый интеллигент в строгом костюме. Своим появлением ему удавалось на время разрежать обстановку. К Кате и Игорю он относился поистине с отцовской заботой. Стараясь, насколько это, возможно, заменить Кате отца, он окружил племянницу вниманием и сердечной заботой. После её вступления в законный брак, дядя не прекращал заботиться и по-прежнему наносил визиты. Дверь открыла Катерина.

– Дядя Костя! – обрадовалась племянница, – Я так рада, проходи!

– Покорнейше благодарю! – улыбнулся дядя и, поцеловав Катю, добавил, – Да-с, это вам.

– Ну, зачем? – засмущалась женщина, – Мои любимые!

– Катя взяла из рук дяди коробку с эклерами и понесла на кухню.

– Так-так! – дядя поправил перед зеркалом седую шевелюру и прошёл в кухню, – Вся в трудах?! – слегка приобняв племянницу, сказал он.

– Ты лучше о себе расскажи. Как твоя герменевтика? Как рукописи?

– Не волнуйся девочка, ничего от моих манускриптов не убудет! Над рукописью работаю. На здоровье не жалуюсь, да и вообще, не отстаю… Ну да что про меня! Как там наш литератор? Моль его ещё не съела? Пойду, взгляну…

Дядя Костя постучал в дверь комнаты Игоря.

– Знаешь, дядя, а Игорь теперь у нас затворник, – говорила Катя из кухни, – Все лишние вещи из комнаты – долой! Хочу, говорит, на себе почувствовать тяготы собственных персонажей! Как тебе это?

Дядя приоткрыл дверь комнаты и осторожно заглянул вовнутрь. Действительно, из всей мебели в комнате присутствовали лишь письменный стол с зелёной лампой и небольшой топчан. На полу валялись клочья, порванной исписанной бумаги. За столом сидел бледный всклокоченный молодой человек. Не поднимая глаз от бумаги, он произнёс: