Люди справедливо негодуют. Стюардессы шепчутся, видно, тоже почуяли неладное. В конце концов пилота кто-то будит, и лайнер настолько резко накреняется влево, что это больше похоже не на крутой поворот, а на мёртвый штопор. Треть школьников кричит дурным голосом: «Мы падаем! Мы падаем!..»

Девушка-Весна снова пытается выглянуть в иллюминатор, и наши взгляды впервые встречаются. Как бы не в последний раз. Уже в следующую секунду самолёт начинает трясти так, что теперь уже две трети школьников орут: «Мы падаем! Мы падаем!..»

Теперь уж нервничают все. Ну, кроме стюардесс, разумеется. Их тренируют так, что даже когда за окном взрывается один из двигателей, они продолжают спрашивать: «Кофейку вам или, может быть, наглазники?..» Впрочем, двигатель пока не взрывается – к моему большому удивлению.

Под нами шоссе. Кажется, безудержный Вырыпаев решил садиться прямо на него. К счастью, вскоре показывается аэродром. Снова начинает трясти – ещё сильнее, чем раньше. Швыряет то вверх, то вниз, как курс рубля. Мотает из стороны в сторону, как электрон в магнитном поле. Все до одного школьники вместе с очнувшимся правоведом вопят, срывая глотки: «Мы падаем, ёпта! Падае-е-ем!..»

Тут мужественный командир Вырыпаев рывком извлекает самолёт из воздушной ямы, словно барон Мюнхгаузен, вытаскивающий себя из болота за волосы. Полёт выравнивается, но приходится делать ещё один заход на посадку. За длительное время разворота паника нарастает. Нас снова трясёт, но мастодонт Вырыпаев уже настроен идти до конца. Причём, судя по всему, его не сильно заботит, счастливым будет этот конец или легендарным. Мой титанический сосед складывает ручищи и начинает вслух молиться. С других кресел раздаются ещё две молитвы на разных языках. Я молитв не знаю, поэтому погружаюсь в свои мысли.

Неужели конец? Ну, когда там уже вся жизнь начнёт мелькать перед глазами? Что в ней было-то? Мама, друзья да женщины с обострённым чувством вкуса. Книги покойников да мёртвый рок-н-ролл в живом исполнении. Запретные плоды, сочащиеся истиной, да бесплатный мармелад, инъецированный цианидом. То овердрайв, то овердрафт, а вместо финального овердоза – авиакатастрофа. Не так уж и плохо. Люди умирают куда худшими способами. Один швед в 16-м веке отпустил такую длинную бороду, что наступил на неё, спасаясь от пожара, и свернул себе шею. Умницу Смерть не обманешь, даже из мыслей её не прогонишь. Вспоминаю, что друзья, когда провожали, предлагали выпить за мой отлёт. А я говорю, мол, что там за отлёт, давайте лучше за улёт…

Посадочная полоса близится. Слышен звук выдвигающегося шасси. Щелчок – и шасси задвигается назад. Снова выдвигается. И снова задвигается. Снова туда и снова обратно, ну надо же.

Слышу, что Девушка-Весна, вопреки запрету, включила телефон и куда-то звонит. Её примеру следую и я. Нужно бы попрощаться с мамой и, если успею, ещё с парой человек…

Отключаю авиарежим. Как только появляется сеть, поступает входящий звонок с номера, заканчивающегося на пять нулей. Ну сами посудите, как в такой момент не принять звонок с подобного номера? Вдруг звонит рок-н-ролльщик Господь?

– Алло.

В трубке где-то слышанный женский голос:

– Это туда ты так торопился, бородач? Хотел побыстрее разбиться в лепешку?

– Представься или я вешаю трубку.

– Минерва.

– У тебя что-то срочное, Минерва? Я тут немного занят.

– Даже не спросишь, откуда у меня твой номер?

– Несущественно. Ответь на вопрос.

– У меня ничего срочного. Просто хотела сказать, что порядок и хаос связаны гораздо сильнее, чем люди могут себе представить.

– Вот же дрянь! Грязная дрянь! Да что ты такое, чёрт возьми? Ну?! Отвечай!