Как и следовало ожидать, хозяйка дома строго кашлянула, а затем отчеканила на английском что-то вроде «джентльмен юлит», но поручик уже знал, что это значит «господа, вы опоздали».

– Ю а лейт, – уже более членораздельно повторила княгиня Мещерская.

– Да, юлим немножко, – согласился Ржевский. – Мы уж это… мусори… то есть сори… то есть сожалеем.

Петя грустно вздохнул, однако сразу повеселел, когда Тасенька ободряюще ему улыбнулась.

Меж тем Тасенькина бабушка – старушка Белобровкина, без которой не обходилось ни одно предсвадебное мероприятие – подала голос:

– Помню, когда я молода была, за мной сам Казанова ухаживал. И вот однажды условились мы о свидании ночью в саду. Я пришла, а Казанова опоздал. – Слово «опоздал» старушка произнесла с нажимом и продолжала: – Я ему говорю: «Коли в другой раз опоздаешь, можешь вовсе не приходить».

– А он? – спросил Петя.

– Перестал приходить? – спросил Ржевский.

– Нет, не перестал, – ответила Белобровкина. – И опаздывать не перестал. Но каждый раз извинялся так… приятно. – Старушка томно вздохнула. – Я тогда решила: «Пускай опаздывает». Но для виду, конечно, сердилась.

Тасенька лукаво посмотрела на бабушку, а затем – снова на Петю. Тот повеселел ещё больше, но этот обмен взглядами был прерван генералом Ветвистороговым, которого Тасенькины родители уговорили стать посажённым отцом на свадьбе:

– Что-то вы, молодёжь, совсем позабыли о нас, старших. Не кланяетесь даже.

Петя церемонно поклонился всем присутствующим, а Ржевский, делая то же самое, с грустью отметил для себя, что генеральши Ветвистороговой среди гостей нет. В конце сентября она родила генералу очередного мальчика и с тех пор ещё не вполне оправилась, поэтому редко ездила в гости.

Нынешней осенью поручик, оказавшись в Твери, сразу вспомнил, что в декабре прошлого года имел с генеральшей скоротечный роман. Конечно, Ржевскому поначалу явилась мысль: «А вдруг снова повезёт!» Но стоило нанести один визит в дом генерала, и сделалось ясно, что никакого «вдруг» не случится.

– Вы уже сделали для меня всё, что могли, – таинственно сообщила поручику генеральша во время чаепития, когда муж отлучился в другую комнату.

– Ну что вы! – возразил Ржевский. – Ещё далеко не всё! Я могу ещё.

– Нет, не можете, – твёрдо ответила Ветвисторогова.

– Почему вы так думаете? – продолжал возражать поручик. – Если вам кто-то сказал, что Ржевский больше не может, то это бесстыдная ложь и наговоры.

– Я охотно верю, что вы способны осчастливить многих дам, – произнесла генеральша. – Но для меня вы уже достаточно сделали. Я и так счастлива. Кстати, мой сын – рыжий. Прямо как вы. Не скрою, что поначалу это давало пищу для сплетен. Однако прапрадед моего мужа тоже был рыжий.

– Не понимаю, – Ржевский состроил жалобную мину, ведь он и вправду не понимал, почему генеральша не хочет продолжать роман.

– Что ж. Тогда пусть это останется для вас загадкой. – Ветвисторогова пожала плечами.

«Да, осень – неудачное время для амурных дел, – подумал тогда поручик. – Дамы осенью ничего не желают».

* * *

Пусть, к прискорбию поручика, на обеде не было генеральши, но зато присутствовала другая дама. Брюнетка с довольно пышными формами – женщина той степени зрелости, когда вот-вот начнёт вянуть. К тому же бездетная вдова.

Казалось бы, в её положении следовало вкушать радости любви, пока ещё возможно, но дама эта, как и многие подобные ей, поступала ровно наоборот. Несмотря на то, что сроки траура и полутраура давно прошли, она носила только тёмные платья, и вообще ограничила себя строгими правилами, от которых сама же страдала, так что на её лице, как и у большинства подобных особ, сохранялось выражение смутного недовольства. Губы чуть поджаты, брови чуть сдвинуты, взгляд колючий.