Галантно распахнув входную дверь, итальянец пропустил посетителей и затем последовал вслед за ними.

Очень скоро дверь распахнулась снова, выпустив на улицу Сипягина и его спутников.

– Ну как Шарлотта? – спросил Сипягин. – Жих и готово!

– Нам к этому не привыкать! – хмуро ответил мужчина.

– Дело привычное! – согласилась женщина.

– И главное, в глаза не бросаетесь! Стало быть, за дело пора!

А в Зимнем дворце в комнате для фрейлин Наталья Кирилловна Загряжская вела разговор с племянницей Натальей Загряжской.

– И чем же он тебя с глазу на глаз порадовал?

– Цветок подарил! – фрейлина кивнула на подоконник, на котором в изящной вазочке стояла роза.

– И это всё?

– Про портрет слова говорил.

– Про какой портрет?

– Маменькин, – фрейлина кивнула в сторону портрета. – Назвал её чудом. Сказал, что из её глаз струится счастье.

– Ну, а главное?

– Что главное, тётушка?

– О судьбе вашей ничего не говорил?

– Говорил.

– Что же ты молчишь?! И что же?

– Сказал, что это очень опасно, когда служба зависит от Амуров.

– А дальше что?

– Дальше – ничего. Оля Протасова вошла.

– Подслушивала! Стало быть, уже всё известно Марии Фёдоровне!

– Что известно?

– Весь двор судачит о розочках, которые вчера раздавал твой Алёша.

– Раздавал?

– Да, милая моя! Маше Нарышкиной, государыне и тебе.

– Как? – воскликнула Наталья и, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Не плачь, Ташенька! Слезами делу не поможешь! Теперь я стану устраивать твою судьбу! Мы нос-то ему утрём!

– Кому?

– Этому штабс-ротмистру!

В доме графини Екатерины Владимировны Апраксиной, кавалерственной дамы, старшей дочери княгини Голицыной, давали бал.

Хозяйка дома, тридцати семи лет от роду, была очень хороша собой, имела прекрасный профиль, большие глаза и стройную фигуру. Но черты её лица были довольно резкие, поэтому Екатерина Владимировна выглядела суровой, за что парижане времён Людовика XVI называли её разгневанной Венерой. Но сегодня вместе с мужем, военным губернатором города Смоленска графом Степаном Степановичем Апраксиным, она встречала гостей, поэтому изо всех сил старалась выглядеть повеселее.

Апраксины прибыли из Смоленска в Санкт-Петербург ненадолго, и одной из первых в их доме появилась княгиня Голицына.

– Катенька! Стёпа! – заговорила она, пока дочь чмокала её в щёку, а зять прикладывался к ручке. – Если б не это корсиканское чудовище, я бы сказала: Bonsoir! Je suis contente de vous voir! Vous avez tous bien?

– Спасибо, маменька, всё хорошо! – ответила графиня.

– Мы тоже очень и очень рады вас видеть! – добавил граф.

– Детки как?

– Хорошо, маменька!

– Пойду навещу! Соскучилась!

И княгиня отправилась разыскивать внуков.

А в большом просторном зале уже рассаживались по местам музыканты. Гости собирались группками и тихо переговаривались.

– Да, всё забываю спросить, – обратился Гончаров к Руничу. – Чем та история с князем завершилась?

– Какая история?

– С князем Волконским.

– А! – усмехнулся Рунич. – Как Павел в Сибирь его сослал?.. Поехал он с семьёю проститься. Мать сразу в обморок упала. А князь заспешил обратно во дворец. По пути встретил нескольких посланцев, требовавших как можно скорее явиться к императору… Павел уже лежал в постели, когда вошёл Волконский. «Что я наделал! – воскликнул государь. – Прости меня, Христа ради!». Он приподнялся с постели и поклонился.

– А что же князь?

– Князь попросил: «Позвольте, Ваше Величество, мне на минуту к своим вернуться? Там у меня мать без памяти». «Что я наделал! – повторил Павел, вновь поклонился и сказал. – Передай этот поклон от меня своей матери! И попроси её, чтобы она меня простила!».

Со стороны парадной лестницы донеслись громкие возгласы – встречали Дмитрия Васильчикова, полковника кавалергардского полка.