– Что случилось, Фёдор Петрович? – спросил штабс-ротмистр.

– Думал, что государь.

– Разве похож?

– Дурной пример заразителен!

– Дурной пример? – с удивлением спросил Охотников.

– После самозванного Бонапарта каждый на себя корону втихомолку примеряет. А в строю тем временем непорядок! Упущение на упущении сидит и упущением погоняет!

– Где упущения? – Охотников обвёл взглядом строй кавалергардов.

– Неужели не видишь?

– Нет, не вижу! – чистосердечно признался штабс-ротмистр.

– А ведь я не единожды предписывал всем господам эскадронным командирам, чтобы вели наистрожайшие наблюдения как за собою, так и за унтер-офицерами, каковые все без изъятия обязаны носить усы! И усы оные обязаны подниматься вверх! Как?

– Торчком! – хором ответили кавалергарды.

– А что мы имеем налицо? – строго спросил Уваров и указал на безусых гвардейцев.

– Так не растут! Куда ж деваться-то?

– Смотреть в приказ! – разъяснил Уваров. – А в нём сказано ясно и понятно: у кого природных усов нет, тем надлежит иметь накладные!

– Совершенно с вами согласен, Фёдор Петрович! – чётко произнёс Охотников. – Но не пора ли издать ещё один приказ, в котором так остро нуждается наша гвардия?

– Ещё один? – удивился Уваров. – Что за приказ?

– Который повелевал бы обсуждать устав и приказы начальства только на плацу и в казармах! А во время службы заниматься исключительно несением оной! Особливо сейчас, когда Её Императорское Величество почивать изволят, и кавалергардам надлежит сей августейший сон оберегать! И как? – тихо спросил штабс-ротмистр у всё ещё стоявших навытяжку кавалергардов.

– Как зеницу ока! – вполголоса хором ответили они.

– Нужен такой приказ, Фёдор Петрович?

Уваров как-то сразу сник и в растерянности пробормотал:

– Конечно, нужен… Однако же… Надобно подумать, подождать, посоветоваться, посмотреть… Я доложу Его Величеству. А покамест… Спасибо за службу, орлы!

– Рады стараться! – тихо рявкнули кавалергарды.

– Мы ещё отомстим за Аустерлиц! Покажем этим бонапартам кузькину мать!

– Так точно, покажем! – дружно вполголоса ответствовали гвардейцы.

С гордо поднятой головой Уваров удалился. Когда шаги генерала стихли, Охотников негромко скомандовал:

– По караулам разойтись!

Зал опустел. Лишь Охотников продолжал стоять на том же месте, о чём-то раздумывая.

Из-за портьеры вышла Наталья Кирилловна Загряжская и направилась к штабс-ротмистру.

– Лихо вы спесь с него сбили! Уж в такой раж вошёл, так разошёлся! А оказалось-то, молодец против овец! А супротив настоящего молодца…

– Вы это о ком, сударыня? – изобразив на лице крайнее удивление, спросил Охотников.

– О тебе! – с улыбкой ответила Загряжская. – И о твоём шефе.

– Уваров мой командир, – нахмурясь, сказал штабс-ротмистр.

– Прежде всего, он баловень счастья!

– Я вас не понял, сударыня.

– Понять очень просто, Алёшенька! Ты полагаешь, Уваров всегда был важным генералом и командовал кавалергардами? Как бы не так! Всего семь лет назад служил он в Москве. Простым армейским полковником. И не служебное рвение вознесло его наверх, а благосклонность Катерины Николавны.

– Какой Катерины Ни…?

– Супруги Петра Васильича Лопухина. Уж больно понравились ей широкие плечи да крепкие мышцы Феди Уварова.

– Вы хотите сказать, что по служебной лестнице его поднимали Амуры?

– Это самое и хочу!

– Но по силам ли какой-то жене…?

– Да, жене не по силам! Но в Москву приехал император Павел. На свою коронацию. Увидел дочь Лопухиных, Анну Васильевну, влюбился в неё и пожелал иметь её своей фавориткой. Отца тотчас же перевели в Санкт-Петербург и назначили генерал-прокурором. Анна стала камер-фрейлиной, что обязывало её всюду состоять при императоре. Так что виделась она с государем ежедневно. К великому неудовольствию императрицы Марии Фёдоровны и прежней фаворитки царя Нелидовой.