Я задумался, пытаясь сформулировать фразу так, чтобы его не обидеть.

– Но если ты платишь, то это уже не любовница, а проститутка, – не нашел ничего лучше сказать я.

Мигел не обиделся, но развернулся ко мне и, не глядя на трассу, принялся объяснять

– Проститутка спит со всеми, понимаешь? Даниела спит только с теми, кто ей нравится. У неё есть своё дело. Таверна. У неё есть пенсао28 и девочки, которым она сдаёт комнаты.

– Все-таки проститутки?

– Девочки – да, но ей это не нужно, она спит только с теми, кто ей нравится.

– А зачем тогда платить, если она не нуждается?

– Экий ты непонятливый, – Мигел укоризненно посмотрел на меня, – мужчина должен быть щедрым, это подкрепляет женскую любовь. А я богат. Я очень богат.

Мигел любил говорить мне о своём богатстве, в наличии которого я нисколько не сомневался. Судя по количеству принадлежащих ему плантаций, разбросанных по всей стране, техники, домов и прочего имущества – он действительно был далеко не беден. Но если взглянуть на него ранним утром, одетого как деревенский мужик и рассекающего по полю на тракторе, возникал некий диссонанс образа.

– И все же, ты женат, у тебя большая семья, а я ещё нет, мне нужны отношения, а не женщина в пенсао.

– Иииису29. Ты прав, руссо! – наконец-то одобрил мои слова Мигел и рассмеялся, – заедем за Криштой, она ждёт в банке Ковыля, и сразу отвезу тебя домой.

– Да, конечно, я никуда не спешу, – усмехнулся я.

Теперь, когда мы отъехали от Даниелы, и Мигел рассказал о её деятельности, я вдруг понял почему в таверну мы въезжали в одни ворота, а затем, проехав здание насквозь, выехали совсем в другом месте. Элементарно, Ватсон: если мужчина приезжает к своей намураде и в это же время в пенсао приезжает его жена (например, по своим сердечным делам), то они случайно не встретятся на узкой дорожке и крепкая португальская семья не будет разрушена. Въезды и выезды в разных местах – просто и эффективно. Довольно любопытный механизм сохранения ячейки общества – закрывать глаза, даже если знаешь об измене. Главное тут – не столкнуться лоб в лоб, что просто вынудит супругов предпринять определённые действия. Вероятно, к подобной смекалке при строительстве мотелей привели многовековые церковные запреты на разводы. Но тут есть над чем задуматься.

Криште, дочери Мигела, было года двадцать два – двадцать три. Не так давно она окончила университет в Порту и теперь вновь вернулась к родителям. Не знаю, чем Кришта занималась в Ковыля, но временами я видел её читающей в кафе Педру и Розы, на ступеньках церквушки или в зелёной беседке напротив.

Покрутившись по городу, мы подъехали к банку, где она уже ждала нас возле стоянки.

Несмотря на вечер, выглядела Кришта свежей и полной сил. Черные длинные волосы и карие глаза, худенькая, на ладонь ниже меня, с небольшой красивой грудью, в джинсах и обтягивающей футболке – она мгновенно приковывала к себе внимание.

– Мой Жучок в ремонте, – зачем-то сказала мне Кришта, садясь на заднее сиденье.

С тех пор как я появился в Ковылях, я немного её игнорировал. Но не потому, что Кришта мне не нравилась, напротив, её воздействие на меня было таким сильным, что я даже чуточку робел.

В наших нечастых разговорах она каждый раз отвечала мне тем же, оставляя даже простые вопросы без ответов. Я не хотел, чтобы выглядело будто я клеюсь к ней, и приняв эту игру, относился к Криште просто как к дочери патрона, здороваясь, прощаясь, но ни о чём особо не спрашивая и не пытаясь завязывать разговоры. Стоило бы мне начать проявлять к Криште интерес, как точно пришлось бы столкнуться с отцовской ревностью Мигела. Он зорко следил за всеми, кто обращал внимание на его дочь, вероятно, оберегая её от лишних драм. Было странно и непонятно – почему в двадцать два года и при таких внешних данных Кришта до сих пор одна. Дело в том, что в Португалии принято рано вступать в брак. Девушки зачастую выходят замуж в шестнадцать – восемнадцать, а юноши женятся к двадцати. По традиции, пара ещё при помолвке начинает вести совместный бюджет, а наряды, в которых женятся, хранятся всю жизнь. В этих нарядах супругов, в итоге, и хоронят.