Он протянул её к себе, прижавшись всем телом, и покрыл поцелуями её кожу. Он прижимал её к себе крепко, требовательно, почти болезненно, не давая ей повернуться и взглянуть на себя. Прожитые годы не смогли заставить его растерять тот юношеский пыл. Он всё распалялся, заставляя её постанывать от вожделения и ласк.  Одна рука больно сжала ей грудь, другая скользнула ниже, к треугольнику кудрявых золотисто-рыжих волос, заставив её ахнуть и сорвать с губ стон. Губы, поначалу шершавые и холодные, теперь обжигали шею и плечи. Руки, мнущие её тело, сжимались все сильнее, грозя оставить синяки на нежной коже.

Эльфийка болезненно охнула. Из горла мужчины раздался вожделеющий стон, перешедший в рычание. Она не успела опомниться, как он подхватил её на руки, вырывая из плена воды, и отправился к берегу. Она лишь успела обхватить его за шею и прижаться крепче. Вода нехотя отпускала, с журчаньем стекая с их тел. Эльфийку обнял ветер, и она вся напряглась от охватившего его холода.

– Прошу простить мою неосмотрительность и несдержанность. Я слишком долго это ждал. – послышался его низкий, слегка дрожащий голос.

Он опустил её на подстилку из плотного мха возле дерева, где они скинули одежды перед омовением, и тут же укутал её в свой дорожный плащ, обитый волчьим мехом.

Сам же, возбуждённый и будто б смутившийся, прилёг на мох и прикрыл глаза, сжав кулаки и плотно стиснув зубы. Перед его глазами мелькали воспоминания: мёртвые очи, окровавленные, разодранные клыками глотки, сломанные рёбра и покрытые синяками тела его любовниц. Редко кто из них выживал в его объятьях. Особенно поначалу, после того как он стал тем существом, коим является сейчас.

– Ты не сделал мне больно! – наконец она нашла объяснения такому поведению. – Прошу, не отказывай нам в этой ночи…

Она распахнула плащ и легла сверху на его прохладное, влажное от воды тело. Прильнула к его губам, и укрыла их обоих, отдавая ему своё тепло и всю себя. Он отвечал ей, придерживая её за бёдра, ритмично, чувственно, тесно двигающиеся в такт биения её сердца.

Тела их согрелись от внутреннего пожара страсти. Движения и стоны становились всё смелее. Руки сжимали всё крепче, пока он, вновь с внутренним рычанием не перевернул её, подмяв под себя. Опёрся локтями о землю, скомкал пальцами плащ и попавший под его тканью камушки и мох. Предложил ей другой, резкий, властный, пылкий ритм. Она кусала губы, стонала, зарываясь руками в его волосы. Изгибалась, вторя его движениям. Прижималась к нему так крепко, как только могла, пока её вскрик и его низкий стон не слились в единую песнь.

Он дрожал от напряжения, осторожно отстраняясь о столь хрупкой женщины. Сколько же самообладания ему потребовалось, чтобы не покалечить её случайно! Он прилёг на спину и всмотрелся в звёздное небо, выглядывающие из-под полога перешёптывающейся листвы, чувствуя, как на его спине истлевают отслужившие ритуал знаки. Его разума коснулось печальное одобрение, и ощущение присутствия наблюдателя отпустило, давая ему возможность вдоволь насладиться ночью. Эльфийка же, ничего не заметив, пристроила свою голову к нему на грудь, и вновь укрыла их обоих плащом. Он не стал противиться и позволил себе понежиться в ауре живого тела.

В паре лиг[2] от Священной Рощи в поле стоял военный лагерь. Существа держались кучно, вольготно расположившись возле небольшой людской деревушки.  Гули и упыри рыскали по обочинам, отбивая желание сунуться к лагерю мало-мальски желающих жить разумных. В просторном шатре, по центру которого стоял массивный столб, с восточной стороны стоял каменный алтарь. Некромант с чувством глубокого удовлетворения протирал окровавленный атам [3], чтобы убрать инструмент до востребования. На алтаре затухали отработавшие глифы. По центру, широко распахнув безжизненные глаза, лежал тощий, слегка кособокий, покрытый  кровью и ещё не высохшей липковатой субстанцией младенец с аккуратной резаной раной в груди.