В прошлой жизни Дима вместе с остальными студентами отправился в Крым на поезде и долго трясся в плацкартном вагоне до Симферополя, а там их всех пересадили в автобусы и отправили на полигон МГУ, расположенный у села Прохладное неподалеку от Бахчисарая.

В этой жизни, где все перевернулось с ног на голову. Однокурсники собрались в день отъезда у главного входа МГУ. Там их уже поджидали автобусы. Начался большой переезд из Москвы в Крым с посещением различных мест, интересных и познавательных в геологическом отношении. В первый же день студенты осмотрели и зарисовали в своих полевых дневниках надпойменные террасы реки Оки на подъездах к Туле, потом ненадолго остановились в городке со смешным названием Плавск, и со столичным апломбом за глаза издевались над местными жителями, называя их плавцами и плавчихами, нарочито акая по-московски. Далее по пути следования были Мценск и Орел, Курск с экскурсией на горные разработки железорудной магнитной аномалии, гигантские меловые карьеры под Белгородом, соляные и каменноугольные шахты в Донбассе, Азовское море с огромной апельсиновой луной, низко висящей над гладью вод, дикие песчаные пляжи, лиманы и озеро Сиваш.

Да и в самом Крыму программа практики оказалась совсем иной. Короче, Дима понял, что скучать не придется, и не скучал. Он приноровился к новой реальности, и даже находил ее местами увлекательнее прежней.

Из Крыма Дима решил отправиться к родным пенатам, чтобы провести каникулы дома у родителей, отдохнуть, набраться сил и, несмотря на столичный апломб, все-таки встретиться со своими старыми товарищами.

Полковник КГБ Клюев сидел за своим рабочим столом в штабе и в который раз перечитывал письмо, адресованное младшему сержанту Ровенскому, служившему в 70-й гвардейской отдельной мотострелковой бригаде под Кандагаром. Было уже поздно, настольная лампа выхватывала из темноты кабинета лишь участок стола, где поверх папок и бумаг лежали несколько листочков, испещренных красивым мелким почерком. Клюев был неподвижен, и только кончики пальцев самопроизвольно выстукивали на поверхности стола какой-то незамысловатый ритм.

Полковник размышлял. Некто Дмитрий Кляйн, студент МГУ, называвший себя в письме Шаманом, в цветах и красках описывал свое путешествие в Тибет. В его рассказе обо всем, что там с ним происходило, – довольно подробном и выверенном – не было явных логических ошибок и провалов, характерных для шизофренического бреда или непроизвольного вранья человека, страдающего мифоманией. На первый взгляд в нем вообще не было ничего интересного – обычные юношеские фантазии, правда, талантливо и весьма живо изложенные, не исключено даже, что это были всего лишь какие-то литературные потуги, так сказать, пробы пера начинающего писателя-фантаста, тем более, что в реальности Кляйн никак не мог легально попасть во враждебный Китай.

Клюев снова взял письмо, задумчиво перетасовал листки и еще раз сконцентрировался на финале. Там речь шла о непонятном пространственно-временном скачке, в результате которого Кляйн неожиданно оказался в Москве на целых два месяца ранее пережитых им событий. Все это можно было с легкостью объяснить впечатлительностью студента, или подвижностью его психики, или даже действием алкоголя, или чего хуже – какого-нибудь забористого наркотика. Однако полковнику здесь явно что-то не нравилось. Может быть, его настораживала та настойчивость, с которой автор старался убедить сержанта Ровенского в том, что все, о чем он тут пишет, не вымысел, а абсолютно реальное происшествие, которое приключилось с ним на самом деле? Кляйну зачем-то очень нужно было, чтобы Ровенский отнесся к его истории предельно серьезно. Да, такие вот странные пироги…