Надо ранее собраться с силами и уже потом идти вперёд энергично. Ранее осени решительных действий нельзя начинать. Порт-Артур хорошо укреплён и снабжён запасами на 16 месяцев…»

Алексей Николаевич Куропаткин – невзирая на свою боевую биографию и высокую командную должность – был человеком довольно ранимым и чрезвычайно мнительным относительно того, как к нему относятся окружающие. Вот и на сей раз, перед отходом ко сну, он томительно долго лежал в постели, перебирал в уме дневные события и вспоминал свои ощущения. Вставал, молился и снова укладывался спать; однако сон к нему не шёл. Наконец – уже далеко за полночь – генерал поднялся с постели и, усевшись за стол, принялся дописывать в дневник:

«Настроение бодрое. Умеряю всех своим наружным спокойствием, но внутри более волнуюсь, чем то следовало бы для командующего армией. Нервы уже, очевидно, не те, что были 25 лет тому назад, ибо по ночам иногда сплю плохо. Надеюсь скоро взять себя в руки. Нечего и говорить, что не сомневаюсь в окончательном победном исходе войны.

Несколько раз, не имея возможности заснуть, вставал и горячо молился богу. Наутро должен был опять быть совершенно невозмутимым и временами даже весёлым.

Утешаюсь видом войск. С радостью и гордостью заметил, что бригады 31-й и 35-й дивизий, которые часто вижу, встречают меня доверчиво и ласково. Отвечают на приветствие весело, и, главное, в той улыбке, еле заметной, но сродняющей меня с солдатами, которую я начал видеть на лицах некоторых солдат, когда обхожу фронт, я чувствую, что твёрдая связь между мной и этими славными полками создаётся и крепнет. Я помню подобные улыбки или приветливые лица у нижних чинов и офицеров Туркестанского отряда. Офицеры все относятся ко мне с полным доверием»…

***

Командование Порт-Артура бездействовало. В крепости продолжали вести оборонительные работы, но по отражению десанта ничего не предпринималось.

Такое положение не могло сохраняться долго.

Алексеев 6 мая прислал Витгефту телеграмму с приказом отправить миноносцы под прикрытием крейсеров для противодействия десантному флоту неприятеля. Контр-адмирал созвал командиров кораблей – принялись обсуждать. Все не горели энтузиазмом ввязываться в сражения и выдвигали самые разнообразные, порой доходившие до смехотворности возражения:

– Чересчур большое расстояние, всё равно не поспеем.

– К тому же техническое состояние механизмов у половины судов не позволяет идти столь далеко.

– Японцы небось не дураки: всюду, где возможно, уже понаставили мин – подстраховались от неожиданностей.

– Это очень в их духе… В таком случае, пускай мы отсюда до чистой воды дойдём с тралами на малом ходу, но дальше-то весь путь не протралишь: непосильная задача. Вот и не знаешь, где наткнёшься.

– Со своей стороны, под прикрытием вылазки мы могли бы теперь сравнительно безопасно минировать желаемые места в ближних водах. Однако отправляться столь далеко, как требует наместник, – авантюра.

– Тем более ночи ныне стоят лунные: неприятель издалека нас заметит.

– Как пить дать заметит – не миновать артиллерийской дуэли на дальних подступах.

– Только миноносцы зря потеряем.

– Вот именно. К чему столь непомерный риск? Предлагаемый рейд – предприятие громоздкое, возможное только при особо благоприятных условиях. От несчастливого исхода он никоим образом не может быть обеспечен.

– У Того и так значительное превосходство в силах, мы более не должны допускать оплошностей. С нашей куцей эскадрой дай-то бог здесь, у Артура, отбиться.

– Пытаясь оспаривать у японцев обладание морем или прервать его сообщение с сухопутными войсками, мы успеха никоим образом не добьёмся. Зато отвлекая на себя неприятельский флот, мы тем самым освобождаем от надзора Владивостокский отряд крейсеров, развязываем ему возможности для набегов на японские на пути сообщения.