. Кроме того, проблемы массовой иммиграции стали ощущаться французским обществом позднее, чем это произошло в Великобритании. Иным был и социально-политический контекст[174]. Так, для французов послевоенной эпохи этнические (расовые) различия ассоциировались с новыми иммигрантами из Северной Африки, а не с этническими меньшинствами, переселившимися во Францию из других районов Европы. Поэтому французский антирасизм, основывающийся на республиканской политической культуре, взял на вооружение принцип «цветной слепоты». Он не только был направлен против дискриминации, основанной на культурных различиях, но видел выход в ассимиляции новоприбывших, якобы способной эффективно преодолеть расизм. В этих условиях этническим чувствам места в общественной жизни не оставалось; они допускались лишь в частной интимной сфере[175].

Вот почему во Франции термины «расизм» и «этницизм» фактически являются синонимами. И вот что стояло за скандалом начала 1984 г., когда лидер французских коммунистов Жорж Марше заявил протест в связи с выходом книги известного советского этнодемографа С. И. Брука, разделившего население Франции на отдельные «этносы». Во Франции это было воспринято едва ли не как попытка пробудить «расовое сознание»[176]. Аналогичной была реакция маратхов на книгу известного советского индолога И. М. Рейснера, объявившего их отдельной «национальностью». Ведь, как и во Франции, в Индии официальная государственная доктрина основывается на понятии единой гражданской нации, охватывающей все население страны. А попытка ее деления на отдельные «национальности» однозначно воспринимается как призыв к сепаратизму[177].

Однако в ряде других стран, где этнокультурная ситуация воспринимается по-иному, ученые стремятся развивать более дифференцированные подходы. Например, некоторые швейцарские специалисты настаивают на том, что, хотя понятия «раса» и «этничность» повсюду используются в коллективном социальном конструировании для четкого отграничения «нас» от «них», их следует различать как принципиально разные концепции. Ведь если концепция «расы» нагружает биологию и культуру устойчивыми неизменными особенностями с якобы присущими им вечными ценностями и вводит человеческие группы в строгую систему классификации, то «этничность» предполагает только культурные различия, возникающие в процессе социализации, и не пытается сделать группу «природной категорией». Поэтому если «раса» лишь разделяет людей и ведет к исключению из более широкого социума и сегрегации, то «этничность» имеет более гибкий характер и предполагает возможность пересмотра своих прежних традиций и открытость социальным изменениям. В этом смысле идея «универсализма» подрывает право на приверженность своим особенностям и на их демонстрацию[178].

Афроамериканский философ Луциус Аутло идет еще дальше и считает расиализацию и этнизацию нормальными социальными процессами. Он предлагает признать расы и этносы позитивными ценностями, лишенными груза иерархии, дискриминации или эксплуатации. По сути, он разделяет представление о четко разграниченных самовоспроизводящихся социальных коллективностях со своими биологическими и социокультурными особенностями и называет их «естественными». Мало того, он также признает, что при контактах с лицами, связанными с «физиологически и культурно иными популяциями», вероятность конфликта резко возрастает. Однако, не вдаваясь в причины такого «конфликта», он утверждает, что «раса» возможна без расизма, а «этнос» – без этноцентризма[179]. При этом он признает, что философы в этом отношении слабо образованны, и призывает учиться у социобиологов, палеонтологов и физических и социальных антропологов. Но, как выясняется, основным источником его знаний о расе и этносе оказывается известный афроамериканский интеллектуал Уильям Дюбойс (1868–1963), создававший свои труды ровно сто лет назад, т. е. в эпоху господства социодарвинизма и расовой теории. А современную смену парадигм, связанную с популярностью конструктивистского подхода, новым пониманием «культуры» и отрицанием концепции «расы», Аутло отвергает как «материалистическое упрощенчество»