Из-под шляпы не выбивалось ни единого волоска. Нет, Остин не облысел – просто он каждый месяц ездил в парикмахерскую и сбривал седоватую поросль, возможно, в память о четырех годах, проведенных на военной службе в морской пехоте. «Semper Fi»[3] – гласила татуировка на одном из его мощных квадратных кулаков. Там же бугрилась наколка, изображающая американский флаг.

Остин, всегда готовый заявить, что он богобоязненный христианин, никогда б не опустился до такой фривольности, как изображение танцующих девушек.

Подойдя к крыльцу, он смачно сплюнул, и на чистом гравии образовалась неопрятная желтоватая лужица. Под запыленным комбинезоном и пропотевшей рабочей рубахой, которую даже в жару Остин застегивал до самого горла, скрывалась сильная, широкая, как у быка, грудь.

Такер отметил про себя, что он не взял из машины ружья, лежавшего у заднего окна, и решил, что это, пожалуй, доброе предзнаменование.

– Привет, Остин.

Такер вполне дружелюбно сошел вниз по ступенькам.

– Привет, Лонгстрит.

Голос Остина был такой, как если бы ржавый гвоздь забивали в железобетонный блок.

– Где, черт возьми, моя девчонка?

Какая девчонка? Такер понятия не имел о девчонках Остина, поэтому вежливо заморгал и переспросил:

– Извини, не понял?

– Безбожный, похотливый козел! Где, черт тебя побери, моя Эдда Лу?

Вот это уже было ближе к делу.

– Я не видел Эдду Лу с позавчерашнего дня, когда она наехала на меня в кафе. – Прежде чем Остин успел ответить, Такер повелительно взмахнул рукой. Он все-таки был членом самой могущественной семьи графства и не желал выступать в роли мальчика для битья. – Можешь сколько угодно кипятиться, Остин, но факт остается фактом: да, я спал с твоей дочерью. – Он глубоко и продолжительно затянулся. – Ты, наверное, хорошо представляешь, как это бывает, и мне плевать, если эта картинка тебе не очень нравится.

Остин ощерил пожелтевшие, неровные зубы.

– Я спущу шкуру с твоей чертовой задницы, если ты опять станешь принюхиваться к девчонке!

– Ну, положим, Эдда Лу уже довольно давно стала совершеннолетней. Я думаю, она сама решит, что делать. – Такер опять затянулся, затем внимательно оглядел кончик сигареты и отшвырнул ее. – И вообще, Остин, что сделано, то сделано.

– Легко тебе говорить, когда ты уже сделал моей дочери ублюдка.

– При ее активном сотрудничестве. – Такер сунул руки в карманы. – Я собираюсь позаботиться, чтобы она ни в чем не нуждалась во время беременности. И не поскуплюсь на содержание ребенка.

– Одни разговоры! – Остин опять сплюнул себе под ноги. – Красивая болтовня. Ты всегда хорошо умел работать языком, Такер. А теперь послушай, что я тебе скажу. Я сам могу позаботиться о своей дочери и хочу, чтобы ты отпустил ее. Прямо сейчас.

Такер только вздернул бровь:

– Ты думаешь, что Эдда Лу у меня? Но ее здесь нет.

– Лжец! Прелюбодей! – голос Остина заскрипел, как у осипшего евангелиста. – Душа твоя черным-черна от грехов!

– Ну, на сей счет я с тобой спорить не стану, – ответил Такер со всевозможной любезностью, – но только Эдды Лу здесь нет. Зачем мне лгать? Если хочешь, можешь сам пойти взглянуть. Но говорю тебе, что я ее не видел и не говорил с ней с того самого дня, когда она сделала свое грандиозное заявление.

Остин прикинул в уме, стоит ли врываться в дом. Ему очень не хотелось оказаться дураком в глазах Лонгстрита.

– Если ее здесь нет, значит, нет нигде в городе. И вот что я думаю, сукин ты сын. Ты, наверное, уговорил ее лечь в какую-нибудь больницу, чтобы избавиться от беременности.

– Мы с Эддой Лу ни о чем таком не договаривались. И если ее угораздило это сделать, то исключительно по собственной воле.