В глазах, ей хорошо знакомых, сверкнуло безумие.

– А впрочем, ты не стоишь того, чтобы долго с тобой возиться.

Эдда Лу почувствовала, что кляп вырвали у нее изо рта. Она пронзительно закричала, вопль внезапно оборвался, когда нож полоснул ее по горлу.

Кэролайн испуганно села в постели. Сердце в груди стучало, как молоток. Она вцепилась обеими руками в ночную рубашку на груди, едва не порвав тонкую ткань.

«Кричат, – подумала она, громко и тяжело дыша. – Кто это так кричал?»

Кэролайн хотела уже вскочить с постели, чтобы ощупью зажечь лампу, но тут вспомнила, где она, и устало откинулась на подушки. Это не Филадельфия. Не Балтимор. Не Нью-Йорк и не Париж. Она в деревенской глуши штата Миссисипи и спит в постели, в которой спали ее дедушка с бабушкой.

Спальню наполняли ночные звуки. Сверчки, кузнечики, цикады… И совы. Она снова услышала крик, очень похожий на женский, и вспомнила: этих сов называют «скрипучками». Так сказала бабушка, успокаивая ее, когда как-то ночью, в тот давний свой приезд, она услышала точно такой же душераздирающий крик.

«Это просто скрипучка, пышечка моя. Не бойся. Ты в безопасности, как клоп в щели».

Тогда Кэролайн засмеялась, да и теперь улыбнулась, прислушалась к протяжному уханью другой, лучше воспитанной совы. «Это все деревенские ночные звуки», – заверила она себя, стараясь не обращать внимания на скрип и вздохи старого дома. Скоро-скоро они станут ей казаться такими же привычными, как шум уличного движения или далекие автомобильные гудки.

Все именно так, как говорила бабушка. Ей ничего не угрожает, как клопу в щели…

Такер сидел на боковой террасе, белую деревянную решетку которой обвивал пурпурный клематис. В саду деловито и тихо что-то щебетала колибри. Вот одна сверкнула радужным оперением, метнувшись яркой молнией к раскрывшемуся нежному цветку, чтобы напиться. А в доме деловито жужжал «Электролюкс» Деллы, этот звук, вырываясь из окон с опущенными жалюзи, вторил монотонному жужжанию пчел.

Под столом со стеклянным верхом растянулась старая гончая Бастер: одна обвисшая складками кожа да ревматические кости. Время от времени пес собирался с силами и начинал бить хвостом по полу, с надеждой взирая через стекло на завтракающего Такера.

Такер сознательно не прислушивался к утренним звукам и совершенно машинально поглощал охлажденный сок, черный кофе и тосты.

Он совершал один из своих любимых ритуалов: просматривал почту.

Как всегда, пришла пачка модных каталогов и журналов для Джози. Их Такер бросал на мягкий стул рядом, и каждый раз, как шлепался очередной каталог, Бастер поводил в его сторону слезящимся взглядом и затем негромким ворчанием выражал свое собачье отвращение.

Пришло из Нэшвилла письмо для Дуэйна. Такер узнал по-детски старательный почерк Сисси, на мгновение нахмурился, посмотрел конверт на свет и отложил письмо в сторону. Нет, это не просьба денег для детей. Как семейный бухгалтер и делопроизводитель, он только две недели назад собственноручно подписал и выслал ей ежемесячные чеки.

В соответствии со своей манерой вести дела счета он сбрасывал на другой стул, личную корреспонденцию складывал около кофейника, а письма, явно пришедшие из благотворительных и тому подобных организаций, пихал в большой бумажный пакет, лежащий рядом с ним на столе.

С этими письмами Такер поступал всегда одинаково: раз в месяц он наудачу запускал руку в пакет и вынимал два конверта, какие подвернутся. В результате какие-то две организации получали щедрую дотацию независимо от того, был ли это фонд «За возвращение к первобытному образу жизни», «Американский Красный Крест» или «Общество борьбы с заусенцами». Таким образом, по мнению Такера, семейство Лонгстритов выполняло свои благотворительные обязанности. И если какая-нибудь организация не знала, что и делать, внезапно получив чек на несколько тысяч долларов в один месяц и ни единого доллара в течение последующих нескольких лет, Такер считал, что это его уже никак не касается.