Значит, не будет сцен, упреков, слез? Но разве это лучше?

Пусть были бы и упреки и даже пощечина… Но была бы мама.

Она снова была одна. Совсем одна. Тарасов изнасиловал ее. Он сказал ей, целуя и прокушенное ухо, что не мог совладать со своими желаниями. И ради вот этих ощущений женщины выходят замуж и ложатся каждый день, вернее, каждую ночь в постель с мужчинами?

В это верилось с трудом.

Внутри все болело. И ей было наплевать, привезет ли он ее на машине или оставит на улице. Она ненавидела его за причиненную боль, за то, что он не сделал этого вчера вечером, в машине, когда она была готова принять его. Он захотел унизить ее, шокировать, взять, как берут принадлежащую ему по праву вещь… И все это называется взрослой жизнью? Да пропади она пропадом, такая жизнь!

Ванну она приняла еще там, на месте преступления, в квартире, принадлежащей соседу Ильи, который одолжил ему ключи, а сам уехал в командировку на месяц.

Она едва доплелась до постели и рухнула в нее, не чувствуя ничего, кроме боли. И в это время раздался телефонный звонок. «Мама!»

Но это была не мама. Звонил дядя Кирилла, ученика Лены, на занятие с которым она вчера так и не пришла. Лена вспомнила, что его зовут Марк Анатольевич.

– Здравствуйте… Извините, но вчера я не смогла придти, у нас был конкурс, мы писали диктант…

– Это вы нас извините, ведь Кирилл улетел вчера в

Германию… А мы не смогли вас вовремя предупредить, закружились…

– Значит, вы вчера не приходили?

Она еще и сама не понимала, радоваться ей или нет, мысли путались, закручиваясь в клубок и вызывая нервный озноб. Кровотечение усилилось, и она подумала, что если в ближайшие полчаса мама не вернется, она может умереть от потери крови.

Вот эта мысль была предельно ясной и от нее повеяло могильным холодом.

– Марк… извините, забыла ваше отчество…

– Можно просто Марк…

И она вспомнила его внешность – худощавый мужчина с хорошими манерами, только вот очень бледный и какой-то чопорный что ли… Красивое спокойное лицо с внимательными глазами, плотно сжатые губы. Похоже, он действительно сильно любит своего племянника, раз сопровождал его на каждое занятие. И ведь это не отец, а всего лишь дядя…

– Марк, вы не могли бы приехать ко мне сейчас… Мне кажется, что я теряю сознание… Улица Бессоновская, дом пятнадцать «а», квартира третья…

Ей вдруг стало хорошо, она оглохла и перестала вообще что-либо чувствовать… Стены медленно плыли перед глазами, как удаляющиеся борта теплохода, на котором она в детстве так мечтала прокатиться до Астрахани и обратно…

Она смутно помнила, как вставала для того, чтобы положить конец непрекращающимся звонкам в передней – это пришел какой-то, окутанный туманом, мужчина, который легко подхватив ее, как прозрачное и слабое облачко, вынес на свежий воздух…

А потом была машина с пахучими кожаными сидениями и большим, прямо-таки гигантским попугаем, раскачивающимся где-то наверху, под потолком… И все. Дальше – одни провалы, один за другим…

***

Последние три дня, проведенные в больнице, она чувствовала себя чуть ли не симулянткой, настолько смешной оказалась причина, по которой она сюда попала. В этом аду, зовущемся гинекологическим отделением, лежали действительно тяжело больные женщины, страдающие, один вид которых вызывал жалость и чувство беспомощной злобы по отношению к мужчинам. Ведь это по их вине женщины принимали свои муки и, надо сказать, почему-то безропотно, словно понимали, что иначе их нельзя было назвать женщинами.

«Болезненная дефлорация» – что может быть нелепее и смешнее?

Она позвонила домой уже на следующий день и сказала взволнованной долгим отсутствием дочери маме, что они с Таней Розановой готовятся к прослушиванию и занимаются допоздна в училище, а потому пару дней она поживет у нее. Дело в том, что Таня действительно жила рядом с училищем, и перед сессиями Лена не раз оставалась ночевать у нее.