– Что теперь поделаешь, если бы мы знали, что так важно… А пойдём, может, чаю попьём? Я эклеры купила, свежие, сегодняшние. Твои любимые, с творожным кремом, – приём с отвлечением на эклеры работал с Катей что почти в тридцать, что в шесть лет.

– Эклеры – это замечательно, а колбасы нам случайно не купили? – проходя к кухне, громко спросил отец. Катя улыбнулась уже по-настоящему и молча кивнула маме.

Взяв в руки телефон, она снова открыла диалог с Асей, хотела было написать ей про всё и про коробку, где хранила их школьные записки, и что всё это оказалось мусором, отправившимся на свалку. Она долго смотрела на экран с развёрнутой клавиатурой. Не зная, как начать, какой тон выбрать, не показаться навязчивой, она постояла так ещё пару минут; в строке сообщения стояло только “Привет!”

– Доча! Ты где там потерялась, чай стынет! – крикнул из кухни отец.

Катя быстро набрала: “С днём рождения! Желаю удачи, здоровья и всего самого хорошего!” Смайлик букет красных роз.

Всю свою жизнь Верочка жила с кем-то: с родителями, соседками по общежитию, мужем и сыном, последние годы уже только вдвоем с супругом. После его смерти жить одной оказалось пусто и гулко. В свои без году семьдесят она узнала много нового. Например, вкусное появляется в холодильнике, только если сама его туда положишь. Ее Василек, так она называла мужа за его ярко-голубые глаза, всегда заботился, чтобы дома были глазированные сырки и сгущенка.

Оказалось, что их квартира полна звуков и шорохов, которые по необъяснимой причине раньше она не замечала. Теперь с наступлением темноты слышались тревожные скрипы, заставляющие внимательно всматриваться в черноту дверных проемов.

Вера Ивановна, а для близких подруг и мужа всегда только Верочка, к своему удивлению, еще сохраняла ясный разум, поэтому непонятные шорохи логично объяснила немалым возрастом дома сталинских времен. Удивлялась она своей никуда не пропадающей памяти и ясности мышления, потому что всегда считала себя немножко дурочкой. В молодости про нее так и говорили: с придурью. Она не обижалась, потому что жить с придурью было гораздо веселее, чем без нее.

Поэтому на вопрос коллег-портних по швейному цеху, чем она занималась на выходных, рассказывала не об огороде, где мыши опять поели картошку, и не о том, как драила всю квартиру. А что видела на прогулке птичку с одним-единственным ярко алым перышком и так вдохновилась, что нашла у себя дома невесть откуда взявшееся красное перо. Затем она приладила его к лацкану пальто и получилась шикарная брошь. Портнихи высоко поднимали тонкие выщипанные брови, осматривали получившееся творение и хвалили, как ребенка, гордо показывающего маме свои каракули.

Тихие мгновения красоты, которые нужно, как яркую бабочку, ловить сачком, обступали Верочку повсюду. Казалось, окружающие научились не замечать их, считать незначительным сором по сравнению с важными житейскими делами. Верочка же их ценила и старалась отыскать своим уже натренированным на чудеса взглядом. Возвращаясь из магазина с тяжелыми, врезающимися в ладони авоськами, поднимала голову и разглядывала зеленое кружево крон тополей на аллее, ведущей к дому. Осенью не упускала возможности пошуршать опавшей листвой.

Такую роскошь, как возможность витать в облаках, Вера Ивановна себе позволяла благодаря мужу, безоглядно влюбленному в нее на протяжении полувека. Ее Василек, известный для окружающих как Василий Никанорович, еще студентом Горного института совершенно очаровался смешливой и тоненькой ученицей швейного училища. Пообещав ее родителям заботиться о ней всю жизнь, слово свое сдержал.