Они кое-как влезли в маленькую машинку, набитую вещами, и двинули в сторону дома. Там новости были куда лучше. Павлик выздоравливал, Ильинична варила суп на тушёнке, Миша колол дрова. Они с Таней времени не теряли, натащили еды, лекарств, всяких полезных штук бытовых, топили баню. Идиллическая бытовуха. Новому человеку обрадовались. Расспрашивали о том, как оно ему было по пути сюда. Рассказывали свои истории.

Стас слушал увлеченно и непременно добавлял от себя, как бы он поступил. Было мерзко. Всё у него было нелогично и ошибочно. С его слов выходило, что поступали как дилетанты, как дети и вообще «валенки». Таня и Ильинична только ахали и повторяли «А ведь верно, как не догадались». Одна Алиса хмыкнула: «Позёр!» Ей новенький не понравился. Олег даже впервые за долгое время почувствовал близость с Алисой. После истории с неудавшимся суицидом он пытался её не замечать, ничего не просил делать, никаких одобряющих слов не говорил. Псинка и та больше заботы получала. Алиса, впрочем, сама старалась не отсвечивать. То ли из чувства вины, то ли, продолжая нянчить в голове мысль, что отныне она чужая в этой стае и находится тут только пока терпят.

Алиса старалась помогать, но делала всё медленно и неумело. К жизни вне цивилизации она была приспособлена едва ли не наравне с годовалым Павликом. Что до поисков истины в военном городке, тетрадей и мёртвых учёных – её это будто вовсе не тревожило. Гораздо больше её волновали грязные носки, запах пота от мужиков и однообразная еда «как в школьной столовке, только без котлет».

Алексей после первого возвращения из института неудачно пошутил, что надо бы во второй раз Алиску взять с собой и скормить медведю. Никто не заступился. Похоже, все в тайне думали, что идея не слишком плоха.

– Куда дальше поедем? – Стас не унимался.

Никто ничего толком ответить не мог. Таня коротко рассказала о планах на море и южное поселение.

– Вот вы сёдла! Весь мир открыт, а вы собираетесь деревню строить. Можно в Европу уехать, морем путешествовать, а они как совки, в Геленджик рвутся. – Стас смеялся вполне искренне, – Ты, Таня в Париже была?

– Неет… – Девушка опустила глаза и ковыряла язычок у кофты.

– А что, не хочешь? Или не жили хорошо, нечего и начинать? – долговязый уже открыто стебался.

Олег уже почти открыто бесился. Танюшка, такая тоненькая, большеглазая, ну что она видела: городок в провинции, школу, институт, подработку нянькой у обеспеченной семьи, которая ни в чём себе не отказывала, а на неё спихнула своего малыша. Она ж жизни не видела, а сейчас изо всех сил старается заменить мамочку осиротевшему ребёнку. Она насмотрелась на смерть. А этот гад её высмеивает за скромность и мечты о тёплом море и персике с дерева. Олег смотрел на съёжившуюся под напором хамских амбиций новичка Таню и хотел только одного – вытащить длинного на улицу и хорошенько ему всечь. А потом обнять девушку и пообещать ей Париж, Лондон и все города мира только потому, что она такая славная и добрая, и красивая.

Красивая! Первый раз Олег подумал так о ком-то живом, настоящем, находящемся рядом.

– Знаешь чо!!! – крикнул он на Стаса, но от недосыпа и сухого воздуха смешанного с дымком печи голос его сорвался и оказался не грубым и злым, а истерическим и визглявым.

– Да ладно, не грейся, поезжайте куда хотите, мне пофиг. Я не с вами, у меня свой план. Сейчас на Крым поверну, потом в сторону Европы, уж если где-то медицина разобралась с эпидемией, так только там или в штатах. Это если там вообще хоть кто-то болел. Мне кажется, это только Рашка вымерла.

Тут уж взвился Алексей. Он за эту «Рашку» всю жизнь здоровье отдавал, ни семьи толком, ни ребёнка, ни котёнка, война да гарнизоны. Не то чтобы он был истовым патриотом, но любил своё, родное, а эту повальную привычку гадить на страну, в которой живёшь, не признавал. Он встал, схватил Стаса рукой за шиворот и поволок к двери.