Интересно, можно ли петь этот бред всерьез? Наверно, нельзя. Тогда чем это лучше, чем песни про «зайку» и прочая попсовая муть?

Мама сидит на кухне, пьет чай. Работает радио – «Эхо Москвы». Она всегда слушает «Эхо». Раньше, до Америки, я слушал «Наше радио», а теперь не слушаю никакое – только кассеты и диски.

Я говорю:

– Привет.

Мама поворачивается.

– Привет. Как дела?

– Так, нормально. Встретились с Михой, выпили пива. А у тебя?

– Как всегда – ничего хорошего. Что может быть хорошего на работе? Скорей бы пенсия…

– Ты это серьезно?

– Серьезнее некуда.

Скрипучий голос по радио говорит:

– …Угроза распада России реальна, хоть многие в это и не верят. Я готов привести аргументы и убедительно доказать, что в течение нескольких лет Сибирь и Дальний Восток совершенно беспрепятственно отделятся…

– Кто это говорит? – спрашиваю я.

– Не знаю. Какой‑то эксперт.

– Бред какой‑то он гонит.

– Ну, почему бред? Я не в первый раз это слышу уже.

– Ну и я не в первый. Пусть хоть сто человек повторят – все равно, это бред.

– Не надо быть таким категоричным.

– Хорошо. Не буду.

Я подхожу к маме, наклоняюсь. Она целует меня в щеку.

– От тебя пахнет спиртным.

– Я и говорю – выпили с Михой пива.

Синяя «семерка» отца тормозит. Я открываю заднюю дверь, сажусь рядом с Верой, говорю:

– Привет.

Вера молча кивает. Отец говорит:

– Привет, Саня. Как поживаешь?

– Нормально. Лето еще не кончилось, погода хорошая…

– Да, последние, наверно, теплые деньки в этом году…

У Веры – новая прическа: волосы пострижены очень коротко, а сзади, чуть ниже макушки, оставлена прядь – она покрашена в синий цвет.

– Чем сейчас занимаешься? – спрашивает отец. – Я имею в виду, на каникулах?

– Ничем, можно сказать. Отдыхаю. Беру уроки гитары.

– Решил заняться музыкой?

– Ну, не очень серьезно, но… Почему бы не попробовать?

– Да, когда тебе двадцать один, надо пробовать все. Не отказываться ни от чего, а то будет поздно… Я это понял, когда мне уже было тридцать. Многое упустил в своей жизни…

Машина выезжает на кольцевую. Мелькают рекламные щиты, большие магазины.

Вера слушает свой mp3–плеер, не обращая внимания на нас. Я рассматриваю отца. Много седых волос, перхоть на воротнике джинсовки, глубокие морщины на шее. Ему сорок шесть, на пять лет старше мамы. После развода с мамой – мне тогда было семь лет – он долго пытался кого‑то найти. Жил по нескольку месяцев с разными женщинами. Четыре года назад он женился на Вериной матери – Алле.

Отец закрывает ворота дачи. Вера ключом отпирает дом, мы заходим. Внутренность дачи набита всякой восточной дребеденью – китайскими фонариками, амулетами, фэн – шуи, картинками. Около года назад у Аллы съехала крыша на почве восточной философии. Раз в несколько месяцев она уезжает на какие‑то семинары, время от времени приводит домой стремных персонажей, которые живут у них по нескольку дней или даже недель. Отец вяло пытается с этим бороться, а Вера реагирует спокойно.

Я и Вера идем на речку. Отец остался полоть помидоры. Вера не работает на участке из принципа, а меня он никогда не просит. Алла появляется на даче нечасто – все свободное время отдает своему увлечению.

Навстречу нам – два чувака лет по двадцать, тащат третьего, пьяного. Все трое рассматривают Веру – она в кедах и черном коротком платье. Вера не реагирует.

Я говорю:

– Как тебе моя идея – собрать группу и играть панк – рок?

Вера молчит.

– Ты же барабанила в какой‑то команде… Может, остались контакты… Мне нужно собирать состав.

– Это было три года назад. Группа называлась «Отец народов». Но мы разосрались, причем очень сильно. И никаких координат не осталось.