Сам император холодно отнесся к престарелому полководцу. «Публика желало его назначения его, я назначил его: что касается меня, то я умываю себе руки в этом»29, – сказал тогда же Александр генерал-адъютанту Комаровскому. 17 августа в Царево-Займище, где была ставка русской армии, прибыл Кутузов. Офицеры и солдаты встретили Кутузова с ликованием. Однако русский генералитет хорошо знал Кутузова как царедворца. Багратион не скрывал своего недовольства в письме 16 августа Ростопчину: «Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особаннаго он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам [Наполеона] как и Барклай… Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги»30. Неодобрительно встретили Кутузова генерал от инфантерии М. А. Милорадович, считавший его «человеком подлаго нрава и низкий царедворец»31, генерал от инфантерии Д. С. Дохтуров, которому интриги Кутузова внушали «отвращение»32, генерал-лейтенант Н. Н. Раевский: «Переменив Барклая, которой не великой полководец, мы и тут потеряли»33. Сам Барклай де Толли принял его благородно: «Счастливый ли этот выбор, только Господу Богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления»34, – написал он жене 16 августа. Позднее Барклай напишет царю: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим, я ослаблял его в частных делах, в которых я всегда имел перевес. Когда я почти довел до конца этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией»35.

При первом же встречи с армией, 17 августа, в присутствии Барклая, Кутузов, поздоровавшись с караулом для него приготовленного, сказал как будто про себя, но довольно громко: «Ну, как можно отступать с такими молодцами!»36 Вначале, найдя позицию выгодной, Кутузов приказывает ускорить работы по ее оборудованию, но затем велит остановить ее, как невыгодную, и на следующий же день, после приветствия армии, был отдан приказ продолжить отступление. Указывалась и другая причина оставления позиций, как «для удобнейшаго укомплектования»37 армии за счет подходивших резервов. Барклай же раздраженно видел изменение позиции, как нежелание Кутузова делить славу с тем, кто эту позицию выбрал. Поклонник Кутузова и знаток войны 1812 г. А. Н. Попов противоречиво полагал, что «еще более нужно было времени, чтобы ввести новыя подкрепления в состав старых боевых сил. Конечно не трудно было просто присоединить приходившия подкрепления к войскам; но могли-ли оказать они ту пользу, которую оказали, как скоро опытный главнокомандующий влил их в состав войск, уже обдержанных в бою?»38

Кутузов считал сражение за Москву обязательным и неизбежным: «Надеюсь дать баталию в теперешней позиции, разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать… и ежели буду побежден, то пойду к Москве и там буду оборонять столицу»39, – писал он Ростопчину 22 августа с Бородинского поля. Между тем, новый главнокомандующий допускал проиграть Наполеону одно, или не одно сражение, но вместе с тем он был убежден в том, что непременно выиграет войну, если не разбить, то обмануть. Его адъютант А. И. Михайловский-Данилевский слышал, как он говорил о Наполеоне: «Bonaparte ne viencdra pas ici se casser le nez. II est plus interesse a manoeuvrer, gu a Livrer bataille»40. [Бонапарт не придет сюда, чтобы сломать себе нос. Его больше интересует маневрирование, чем бой]. Однажды он присовокупил: «Разбить меня может Наполеон, но обмануть – никогда!»