Так, своеобразный, хотя, возможно, несколько умозрительный подход к решению задачи, предложенный одним из наших респондентов, основывался на нетождественности понятий «государство» и «государственность». Согласно этому подходу жители «страны Беларусь» всегда обладали правом на суверенное государство, но реализовывали его не впрямую, а как бы в некоем ансамбле народов. Образно говоря, полиэтничное государство здесь выступает чем-то вроде акционерного общества, а входящие в его состав народы – обладателями разного размера пакетов акций этого АО. Таким образом, получается, что и белорусы всегда были обладателями некоего «пакета акций» тех или иных государств, и, по этой логике, считаться народом, лишённым глубокой истории государственности, никак не могут.

Обнаружившееся в ходе экспертных интервью обострённое внимание наших собеседников к наращиванию веса и оттачиванию исторической аргументации права на субъектность порой начинало, честно говоря, казаться чрезмерным. Ведь обычно такие усилия необходимы, когда кто-то это право оспаривает или сомневается в нём: хоть корыстно, хоть из любви к истине. Между тем, право суверенной Беларуси на существование как будто не оспаривает никто, в том числе, на её существование в нынешних границах.

Постепенно пришло понимание, что нынешняя сосредоточенность на теме исторических прав «страны Беларусь» имеет свою мотивацию и свою извилистую предисторию. За ней стоит нежелание допустить хотя бы на минуту, что белорусская государственность началась в 1991 году с чистого листа. Такое допущение как будто не подорвало бы легитимность нового государства де-юре, но, возможно, бросило бы тень на её стартовые позиции де-факто. По крайней мере, такое предположение серьёзно беспокоит национальную интеллектуальную и культурную элиту: отголоски этого беспокойства постоянно звучали в ходе наших интервью. Более того, недостаточность исторической легитимации ощущается как проблема уже давно, и подходы к её решению на самом деле предпринимались задолго до 1991-го года. Даже белорусский самиздат в советское время (он всё-таки существовал, как бы это кого-то не удивило!) усилиями, например, историка-диссидента Ермоловича Н. И. тематически был завязан на сюжеты местной истории и доказательства – реальные или мифические – почтенного исторического возраста белорусской государственности.

Среди наших респондентов было несколько профессиональных историков, и не удивительно, что именно они наиболее полно и последовательно представили возможные направления обоснования прав на историческую субъектность Республики Беларусь.

Наши собеседники с разных сторон интерпретировали тезис о том, что белорусы, по сути, имели свою государственность, находясь (полностью или частями) в составе таких государственных образований как Полоцкое княжество, Великое Княжество Литовское (ВКЛ), Речь Посполитая, Российская империя, Польская республика, Советский Союз.

Собственно, отсчёт самостоятельной белорусской государственности  принято вести от Полоцкого княжества – государственного образования раннего средневековья, располагавшегося на значительной части современной Беларуси в IX-XIII веках. При всех известных отличиях государственных образований того периода от современных образцов это – признанный исторический опыт самоорганизации местного населения.

Но значение главного аргумента в доказательстве исторической глубины национальной государственности и способности местного сообщества к государственному строительству придаётся Великому Княжеству Литовскому, которое на первом этапе своего существования (XIV – XVI вв.) вообще объявляется белорусским в своем основании государством, а в дальнейшем, после Люблинской унии 1569 года с Польшей – частью конфедеративного (или протофедеративного) мегагосударства Речи Посполитой, сохраняющего в его литовской части сильную белорусскую «окраску».