И прознает кто…

В живых не оставят. Так что…

…взял он еще кое-что, правда, пока понятия не имел, что с этим, взятым, делать.

– Не держи её, – присоветовал Евдоким Афанасьевич, все ж таки изволивши показаться. – Позволь сквозь тебя пройти…

– Я пытаюсь, – просипел Ежи.

Чужая сила грозила стереть его, смыть, уничтожить, растворивши в себе. И откуда её столько взялось-то? Озеро ведь обыкновенное. С виду. И… и что Ежи о нем знает?

– Плохо пытаешься. Ты вон весь напрягся, того и гляди лопнешь с натуги, – Евдоким Афанасьевич огляделся. – Лепота… и ничего-то не переменилось…

Ежи сделал вдох, не тот, который воздухом тело наполняет, но силой.

Тяжко.

И все-таки…

…если помалу… не удерживая… только… представить, что он, Ежи, даже не стена – сеть рыбацкая, сквозь которую сила, подобна воде, течет…

– Правда, в мои времена от там храм стоял, – Евдоким Афанасьевич указал куда-то вдаль. – И деревушка была… куда подевалась?

– Сожгли, – вот кому Ежи вовсе рад не был, так это Радожскому, который держался вольно, будто полагая и земли эти, и корабль собственною вотчиной. На Ежи он и вовсе глядел сверху вниз, всем видом показывая, что он ему не ровня.

Ежи и не собирался ровняться.

В ином каком случае и вовсе постарался бы держаться подальше от князя, но, во-первых, места на корабле было не так и много, а во-вторых, уж больно этот князь был наглым.

Жених, чтоб его…

– Потом там, помнится, отстраивались, но тоже неудачно. Одну деревеньку мор выкосил, другую – пожар, на третью вроде волки… или еще какая напасть? – Радожский наклонился, опершись на борт обеими руками. – Недоброе место.

Недоброе.

И теперь Ежи, почти примирившись с этою вот силой, готов был согласиться с князем. Место было не просто недобрым.

Мертвым?

Пожалуй что. Именно оно делилось силой, которая и наполняла озеро. Будь то поменьше, то и вовсе вскорости омертвело бы.

– Родник там, – сказал он, правда, не Радожскому, но Евдокиму Афанасьевичу, который и не подумал исчезнуть. – Темный…

– Темных родников не существует, – ответствовал князь.

– Конечно, – желания спорить у Ежи не было. А вот родник имелся. И выходил он там, близ самого берега, выпуская тяжелую темную воду свою, вынося ее откуда-то из самых земных глубин. Эта вода и поила землю, меняя, что травы, что людей. Пристать бы там, пройтись, собирая их, переменившихся.

…может, удалось бы сыскать могильную крапиву, о которой в книге говорилось?

Ежи сделал еще один вдох, глубже…

И еще…

– Мне не нравится, что вы ошиваетесь подле моей невесты, – нарушил молчание князь. – Будьте любезны сгинуть…

– Сами… будьте любезны… сгинуть… – слова приходилось выговаривать осторожно. Сила больше не пыталась сломать Ежи, словно поняв, что и он не собирается мешать ей. Она… она пожалуй и вправду текла сквозь тело его, правда, нисколько не унимая дурноту.

– Я вижу, как вы на нее смотрите. Эта женщина не про вас, – князь повернулся к Ежи, теперь он глядел задумчиво.

– И вам она тоже не нужна. Сама по себе.

– Сама по себе – нет, но в исполнение клятвы…

– У нее нет этого вашего… узора.

– И что? Мало ли. Может, потом появится, – князь пожал плечами. – Или вовсе… мой очнулся и этого довольно. А потому я буду настаивать на исполнении договора.

Пальцы сами собой сплелись знакомым узором, правда, теперь вместо огня его наполнила темная тяжелая сила, существования которой наука не признавала.

– Погоди, – Евдоким Афанасьевич положил руку на плечо, и Ежи не удивился, ощутив тяжесть её. – Проклясть всегда успеешь. А то мало ли, вдруг да помрет до сроку.

Вот это обстоятельство Ежи совершенно не волновало.

– Сперва поглядим на этот договор…