Я медленно кивнула.

– Рада за тебя, – ответила, даже не улыбнувшись. – Извини, я несколько ошарашена, но ты и сам знаешь, что я на самом деле искренне о тебе беспокоилась.

Я замолчала. Посмотрела на Лэма, вспоминая наши неловкие, робкие поцелуи и первые касания, тайные встречи на окраине леса и летние объятия. В груди защемило так, что стало сложно дышать. Он тоже молчал, смотрел с грустью.

– Не ожидала увидеть тебя с девушкой, – призналась я. – Ещё надеялась на что-то. Как же глупо, – я хмыкнула, чувствуя, как становится горячо над верхней губой.

Так всегда происходит во время обиды или когда я едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Ну не время сейчас для этого, не время. Я вдохнула глубоко, и услышала голос Лэма рядом с собой, а затем и несмелое, мимолетное прикосновение к ладони. Вот только его пальцы сразу исчезли.

– Прости меня, что не смог ничего сделать для нас. Мне жаль. И спасибо за твою заботу. Да за всё спасибо, – сказал он громче, нервно. – Я верну все, что ты потратила на моё лечение. Спасибо тебе, Хели. Я виноват, что так и не смог справиться с этим сам. Всё испортил.

Я моргнула, повернулась к нему. Попыталась улыбнуться.

– Ничего не нужно, Лэм. Я все понимаю. Пусть у тебя всё сложится. Главное, что тебе сейчас лучше, иначе вина бы сожгла меня.

– Лечение больше не требуется, к счастью. Тебе не в чем себя винить, ты же знаешь.

Я кивнула. Слова иссякли, горло перекрыли невыплаканные слёзы. Я ещё раз глубоко вдохнула носом.

– Вернёшься к родителям?

– Нет. Там меня не ждут – отец всем говорит, что у меня травма и я не вернусь. Так что уедем с Олией подальше отсюда, к морю, в тепло. Здесь делать нечего.

– Что ж. Тогда прощай, Лэм. Береги себя, – проговорила я с трудом, осипшим вдруг голосом.

– И ты. Береги себя, Хели.

Мы прошли в дом, тетушка предложила остаться на ночь, мол, нечего ехать куда-то на ночь глядя. Но у меня ещё было достаточно времени, чтобы вернуться в дом господина Терренса, как раз через час должен приехать поезд. Поэтому я взяла не пригодившиеся вещи и ушла.

Глаза болели так, словно я их обожгла. На душе было не лучше. Хотя, помимо ревности, обиды и затаенной боли была и радость. И даже облегчение – Лэму лучше. Я оставила его тёте деньги на оплату счёта, который выставил доктор, и теперь хотя бы за это могла быть спокойна.

Я плохо соображала, в голову будто ваты набили, и мысли с трудом пробивались сквозь неё. Так и ехала в поезде, почти без размышлений, просто глядя в окно, сидя с напряжённой спиной и широко распахнутыми глазами.

Я потерялась, застряла в болоте сконцентрированных в одной точке эмоций, которые вот-вот были готовы вырваться и затопить собою всё. Не время и не место – повторила я себе настойчиво, мысленно перекладывая боль на потом. В одиночестве, без лишних глаз. Я умела так делать, контролировать свои состояния, притупляя их в моменте. Главное, не дать им разъесть себя изнутри и вовремя выплеснуть в несчастную подушку или под струи горячей воды из душевой лейки.

Серый вокзал встретил мелким дождем и пронизывающим ветром. Рядом стояли автомобили такси, но мне нужно было выветрить всю злость и разочарование, прожить это как можно скорее и отпустить. Поэтому я пошла пешком и очень скоро мой вид вполне отражал то, что было внутри. Промокшая, озябшая, с застывшим лицом и негнущимися пальцами, намертво вцепившимися в ручку дорожной сумки, я всё никак не могла надышаться влажным воздухом, и продолжала идти даже когда сумерки перешли в темноту, сменив фиолетовый на чёрный. До дома господина Терренса оставалось совсем недолго. Меня начинало отпускать, холод сделал своё дело – переключил внимание на тело, и я была готова идти в тепло.