Когда показались темные стены заброшенной хижины, я услышала плач и рванула так, что из-под моих пяток полетели комья земли, еще влажной от недавнего дождя. Возле дверей мы с Таней оказались одновременно. Подруга рванула ее на себя, она тяжело заскрипела, но все-таки открылась, обдав нас запахом плесени. В полумраке низкого жилища было трудно что-то разглядеть, и я чуть не упала, зацепившись о высокий порог. Маленькое окошко почти не пропускало солнечного света, но зад со спущенными наполовину штанами я увидела четко. Гаденыш повалил Марфушку на широкую лавку, а сам пристроился сверху, что-то бормоча ей на ухо. Девчонка плакала, пыталась отбиваться и, слава Богу, была еще одета…

– Ах, ты ж скотина! – Таня схватила парня за волосы маленькой пятерней. – Ах, ты ж паскудник!

Ошалелый от внезапного нападения, сын приказчика свалился на пол, а потом резко подскочил, вращая выпученными глазами. Он испуганно сжал штаны одной рукой, а потом, поняв, что перед ним девушка, заревел:

– Ты чего?! Ополоумела, дура?!

Недолго думая я схватила ухват, стоящий у печи, и перетянула негодяя им по спине со всей силы, на которую была способна. Парень взвыл, выгибаясь дугой, разжал пальцы, и штаны совсем свалились на пол.

– Убью, не помилую! – его рев, наверное, разнесся по всему лесу, когда он бросился на меня. – Удавлю!

– Еще чего! – Таня толкнула его и, запутавшись в штанах, сын приказчика почти вылетел в двери. – Отдохни, герой-любовник!

– Ты как, Марфуша? – я бросилась к девочке, сжавшейся в комочек на скамье. – Цела?

– Ц-ц-цела… – заикаясь, ответила она, глядя на меня, как на привидение. – Б-б-барышни, это в-в-вы?

– Мы, мы… – я поправила ее волосы и завязала разорванную бретельку сарафана. – Вставай, матушка сюда идет.

Выйдя из хижины, я увидела, что Таня угрюмо наблюдает за молодым человеком, который уже натянул штаны и теперь стоял напротив нее. Парень явно был изумлен, увидев при свете дня, кто перед ним.

– Засецкие… – протянул он, криво усмехаясь. – Вы что ж, уже за дворней своей бегаете?

Я попыталась припомнить кто такой приказчик, но Таня сделала это быстрее.

– А ты чего так разговариваешь, челядь? Язык попридержи. Еще раз узнаю, что к Марфушке грабли свои тянешь, пообломаю. Понял?

– Грабли? – он как-то странно посмотрел на нас. В его глазах плескалась ярость, но что он мог нам сделать?

– Пшел отсюда. На чужой земле находишься, – процедила я. – И смотри, мы тебя предупредили.

В этот момент из леса вышли Евдокия с нянюшкой. Они, раскрыв рты, наблюдали, как Сенька уходит, словно побитый пес. И Аглая Игнатьева снова перекрестилась… Мне даже стало немного смешно. Раскрытые рты и крестные знамения становились нашими постоянными спутниками.

Глава 19

Оставив женщин проводить профилактическую беседу с Марфушей, мы потопали обратно, чувствуя удовлетворение от содеянного. Ванька бежал за нами, стегая хворостиной высокую траву, и напевал какую-то песенку.

– Барышнечки, а барышнечки!

– Чего тебе? – я посмотрела на него через плечо.

– А вы Марфушку замуж отдайте. И пущай за ней ейный мужик смотрит, – выдал мальчишка с радостной улыбкой. – А то сполнится ей осимнадцать лет, и что? Кому она нада будет?

– Значит, мы с тобой уже никому «не нада», – подруга вдруг начала хохотать. Да так весело, что я тоже закатилась, а следом и Ванька. Таня дала ему легкий подзатыльник и, смеясь, спросила: – Ты-то чего?

– Вы смеетесь и я! – мальчишка показал нам свою щербину в широкой улыбке. – Раньше-то говорили, что на людях смеяться аль плакать нельзя, а сами хохочете!

– Еще чего нельзя? – я не переставала улыбаться, слушая забавного Ваньку.