– Это ты по расчетным книгам поняла? – меня охватило любопытство. Оказалось, что и здесь все не так просто…

– Да, в ранних записях есть расходы на материалы для строительства. Я порылась в ящиках и нашла документы на завод и план строительства бумажного производства, – ответила Таня. – Вот только я не помню историй, в которых хоть что-то говорилось о стекольном заводе на этих землях.

– Я тоже не слышала, но это не значит, что его не было. Возможно, дело у них не пошло и развалилось все, – предположила я. – Мы за всю жизнь не могли поинтересоваться историей поместья. Позор на наши головы.

– Ладно тебе, – подруга подвинула ко мне план строительства. – Смотри, для производства бумаги тоже нужна река рядом. Вот она золотая жила, за которой они охотятся. Видимо, их поместье находится в совершенно другой стороне. Ты вообще знаешь, что к концу восемнадцатого века Россия обеспечивала себя бумагой в основном за счет своего производства?

– Я понимаю, к чему ты клонишь, но нам не за что строить все это. Ты представляешь, какие это деньги? – я понизила голос, чтобы, не дай Бог, нас никто не услышал. – Таня, мы тут без году неделя, а у тебя планы, как у Наполеона!

– Нет никаких планов, – подруга закусила губу и снова прищурилась, за что сразу получила шлепок по беленькой ручке. – Но если мы попробуем поднять хозяйство… там и до заводика недалеко…

– Таня! – засмеялась я, поражаясь ее активной деловитости. – Ох, прошу прощения, Софья Алексеевна… Вы в своем уме?

– В своем, в своем… – она усмехнулась, постукивая по книге пальчиком. – Разберемся.

Глава 16

На следующий день нас даже не пришлось будить. Как только на небе забрезжил рассвет, мы с Таней уже были на ногах. Уж очень хотелось отправиться на рынок.

В комнату, зевая, заглянула Аглая Игнатьевна и удивленно протянула:

– Сами встали? Удивительные дела творятся… Непонятные…

– Нянюшка, а мы завтракать будем? – Таня так активно расчесывала волосы, что старушка даже скривилась.

– Что ж вы делаете, Софья Алексеевна? Так и без волос недолго остаться! Сейчас Глашка придет вас одевать, принесет кислячка да пирожок. Некогда завтраки разводить…

Нянюшка ушла, а минут через десять явилась сонная Глашка в застиранной сорочке, поверх которой она накинула дырявую шаль.

– С чего это вам приспичило на базар ехать, барышнечки? – ворчала она, помогая мне одеваться. – За лентами, что ли?

– За картошкой, – ответила Таня, жуя пирожок. – Зачем нам ленты?

Глашка замерла и уставилась на нее с открытым ртом.

– Как это за картошкой?

– «Каком кверху», – подруга выпила кислого молока, вытерла белые усы, а потом грозно взглянула на девушку. – Рот закрой, ворона залетит.

Та прикрыла рот и снова взялась за дело, поглядывая на нас с некоторым страхом.

Вскоре мы уже стояли у фонтана в ожидании, когда подадут коляску. Аглая Игнатьевна не прекращала зевать, держа в руках большую плетеную корзину. Захар топтался рядом, и по его лицу было видно, что он вчера немало выпил.

Из черного двора, наконец, выехала коляска с конюхом на козлах, а следом заскрипела телега, которой управлял незнакомый мужик. Видимо, это и был Степан.

Мы забрались в коляску, затащили в нее охающую нянюшку и уже через минуту тряслись по подъездной аллее.

Горизонт стал алым, качая в своих ладонях поднимающееся солнце, в деревьях просыпались птицы, а по зеленому полю медленно плыли сероватые полосы тумана. Становилось все светлее, над рекой поднимался пар. И хоть с оврагов тянуло сыростью, воздух казался чистым, будто глоток родниковой воды.

Я наслаждалась природой, ее ароматами, звуками и, похоже, Таня тоже. Она прикрыла глаза, ее ноздри трепетали, а на щеках играл румянец. Зато Аглая Игнатьевна громко похрапывала, уронив голову на грудь. Ее не в силах была разбудить даже ужасная тряска, от которой стучали зубы.