Он грубо ударил Мышку хлыстом и тут же разозлился на себя – лошадь-то ни в чем не виновата.

Глава четвертая

Два газетчика, не зная о точном времени поединка, торчали у западных ворот уже час и успели изрядно продрогнуть под переменчивым апрельским ветром.

– И ведь ничего не напишешь заранее, никаких набросков, – ворчал репортер «Городских вестей».

Его коллега из «Новостей Стейнбурга», не отвечая, поднял повыше воротник, втянул кисти в рукава и лишь потом хмуро буркнул:

– Угу. Не угадать, как пойдет. Оба – прекрасные фехтовальщики. Оба дерутся чуть ли не каждую неделю по любому поводу.

– Друг с другом они раньше не дрались?

– Нет, мы бы знали. Да и этот герцогский секретарь не так давно объявился в Стейнбурге.

– Откуда он, кстати?

– Никто не слышал, – репортер покосился на собрата из «Городских вестей», сомневаясь, стоит ли делиться с трудом добытыми сведениями, но потом решил не жадничать: мало ли как дальше повернется жизнь. – Герцог с сыном и с частью двора на все прошлое лето уезжал к морю, а когда в сентябре вернулся – с ним уже был новый секретарь. О, едет кто-то!

Вдали в тесном переулке показался экипаж, и в ту же минуту на соседней улице – той, что тянулась от герцогского дома – оба газетчика увидели всадника на высокой серой лошади.

– Ага, секунданты с хирургом тут, Эдгар тоже. Сейчас и Томас должен появиться, он не любит опаздывать.

– Да вон он, тоже едет, – «Новости Стейнбурга» кивнули, указывая на западные ворота. Томас, гордо выпрямившись в седле, подъезжал к месту поединка. Оба противника оказались возле пустыря одновременно. Они приветствовали друг друга холодными кивками, не спешиваясь. Газетчики молча следили за происходящим, надеясь увидеть что-то необычное, о чем можно будет написать, но пока все шло по издавна заведенному порядку: секунданты предложили примириться и, получив от обоих вполне ожидаемый отказ, стали еще раз повторять все условия, прекрасно известные дуэлянтам. Наконец Томас и Эдгар замерли друг напротив друга, ожидая команды секундантов.

Газетчики заинтересованно разглядывали обоих. Томас был выше и намного крепче, к тому же все в Стейнбурге прекрасно знали о его военной юности. Эдгар со своим средним ростом и худощавым сложением казался хрупким в сравнении с мощным противником, но оба репортера, повидавшие не один десяток поединков, сразу отметили его верткость, быстроту и выносливость. Не успели Томас и Эдгар обменяться и парой ударов, как газетчики поняли: если Томас явно собирается убить или по меньшей мере серьезно ранить противника, то Эдгар, похоже, совершенно не стремится отправить его на тот свет. Ни один из сокрушительных выпадов Томаса пока не достиг цели, но тот был уверен в своем мастерстве и считал, что намного сильнее соперника. Он собирался нанести один из своих коронных ударов, но вдруг шпага Эдгара скользнула вдоль его клинка, и Томас, хоть и понял в последний миг, что именно делает противник, но отреагировать уже никак не мог – пальцы его словно сами собой разжались, и шпага с глухим звуком упала на утоптанную землю пустыря.

– Прием трусов, – сквозь зубы процедил Томас, еле сдерживая бешенство.

Эдгар улыбнулся, кивком указывая на лежащую шпагу:

– А мне-то говорили, что вы умеете ее держать в руках, – он подцепил шпагу Томаса острием своей, приподнял и протянул ему. – Продолжим, как и договаривались, – до тех пор, пока оба можем вести бой?

Томас, скрипя зубами, взял шпагу.

– Я ж тебя сейчас в клочья изрублю!

– Вперед. У вас уже была пара минут для этого.

Шпаги снова зазвенели. Томас изо всех сил сдерживался, зная, что ярость – плохой союзник, и старался вывести Эдгара из равновесия.