Меня заинтересовал худощавый и сутулый Степаныч, самый пожилой из сокамерников, с седыми волосами, по погонялу Старый. Его морщинистое лицо со впалыми щеками ничего не выражало. В глазах застыла непроходимая тоска. Имел не первую ходку, знал, что ждёт его дальше. Спокойный и рассудительный, спешить ему некуда. Жизнь для него в этих стенах стала привычной. Мне это казалось странным. Степаныч отличался от остальных какой-то врождённой «народной» интеллигентностью: почти не матерился и как-то обходился без блатного жаргона.

Однажды после ужина, когда мы с сокамерниками пропустили по кругу чифирь, мне удалось его разговорить, побеседовать за пачкой сигарет, можно сказать, по душам.

Расслабившись, все лежали и упорно пялились на экран телевизора, выплёскивавшего громкие звуки, и наша беседа никому не мешала. Мы со Степанычем сидели в самом углу. Я подумал: «Он искалечил собственную жизнь и особо не парился по этому поводу. Откуда такая склонность к жизни в заключении?»

После моего щекотливого вопроса он тяжело вздохнул, некоторое время смотрел на меня, после чего глухим басом начал свой эпохальный рассказ:

– Я пил, и много пил. По молодости пил только водку, и то после работы. Токарил на заводе посменно, и образование у меня имеется. Вначале пил только после работы в первую смену. Водка мне казалась необыкновенно вкусной, после неё было лёгкое ощущение в теле и душе. Чаще всего пил в забегаловке с друзьями или коллегами по цеху. С азартом откупоривали тугие пробки и со смаком закусывали полукопчёной колбаской. Даже когда в магазине колбаса была в дефиците, в заводском буфете её можно было купить всегда.

Доползал до дома уже мертвецки пьяным. Жена, непричёсанная, одетая по-домашнему, видя такого меня, с каменным лицом молчаливо впускала. Каждый раз я пытался говорить одно и то же, вернее, еле выговаривал заплетающимся языком: «Из-з-вини, до-о-ро-га-а-я». Тут же в коридоре падал на пол, как булыжник. Она срывала тапок с ноги и с остервенением начинала меня им лупить по всему телу – куда попадёт. Кричала всё время: «Скотина! Сволочь! Паразит!» Я пытался закрывать лицо руками. Когда злость из жены выходила, она успокаивалась, а я вырубался.

Несчастная Рая стягивала с меня ботинки, носки, брюки – в общем, всю одежду. Иногда я здесь же обсыкался, прямо лёжа на полу. Потом за ноги она затаскивала моё мёртвое тело в комнату, бросала на пол одеяло. Так я кантовался до утра, – тут он от бессилия замолчал, словно у него сдавило горло. Видимо, его память вошла в состояние того, мертвецки пьяного…

После небольшой паузы я снова достал сигарету из пачки, лежащей на столе. Закурил, сильно затягиваясь, выпуская дым кольцами. Степаныч сделал так же.

Я покосился на него, спросил спокойно:

– Была серьёзная причина так жрать водку?

Он пожал плечами, задумался. Видно, искал причину в тайниках своей памяти.

– Что тебе сказать? Наверное, я никогда не был счастлив. Водку любил пить. Да и в вытрезвителях частым гостем бывал…

– А дети у тебя есть?

– Нет, – сказал как отрезал. – Детей у меня нет. Да и жена после десяти лет совместной жизни ушла. Развелись мы. Она вернулась к себе в деревню. Я жил один в однокомнатной квартире. Тут совсем запил. С завода ушёл. Грузчиком подрабатывал. Вкус водки уже перестал чувствовать, вливал в себя всякую бормотуху. Так и не образумился. Однажды от пьянки чуть не сдох. Еле откачали. Лечился. Бесполезно: ещё хуже стало. Правда, я уже и смерть свою искать начал…

При слове «смерть» меня передёрнуло. На краткий миг в воспоминаниях ярко вспыхнула полупрозрачная Рената и её тело. Мурашки прошли по спине. Я ушёл в себя, вроде уже не слушал Степаныча. А он продолжал глухим басом облегчать свою душу.