– Я была едина в трех лицах. Бадо́ Катха, Немайн и Маха. Все мы – все части меня – друг друга дополняли. Так, Маха никогда не сражалась на поле боя, но всегда помогала одной из сторон. Именно ей посвящали головы убитых врагов, называя их желудями Махи. Немайн умела сеять панику среди врагов, вселяя беспредельный ужас в их сердца. Ее не зря нарекли неистовой и безумной.

– Триединая воительница…

Лелль смотрел на нее, разинув рот. На его лице отражалось неподдельное благоговение. Однако что-то мешало Бадо́ черпать силу в его восхищении. Будто застрявшая в горле рыбья кость, в голове засело и иное воспоминание. Видение…

Заговорить ее заставила лишь ярость, медленно поднимающаяся на поверхность из самых глубин.

– Но в других реальностях одним из моих ликов была… – Она резко замолчала.

Уже не кость даже в горле – ранящий осколок.

– Кто? – Лелль безотчетно подался вперед.

Бадо́ выплюнула имя, будто оскорбление… или тот самый жгущий язык яд:

– Морриган.

Великая воительница и великая, Балор ее забери, королева[7].

Морриган, Немайн и Бадо́… В этом триединстве место для мягкотелой Махи не нашлось. Но они… Она, та Бадо́, была исключительна и непобедима.

– В той реальности Немайн и Морриган были моими дочерьми. Как и я, полуночными ведьмами. Мы слились воедино, утроив нашу колдовскую силу, заперев ее в единый сосуд – мою личину.

– Но в этой вместо Немайн на свет появилась Клиодна… – тихо сказал Лелль.

– Клиодна, унаследовавшая больше моей рассветной силы, нежели полуночной, – процедила Бадо́.

А еще она – еще один осколок прежней жизни, жизни до полуночной магии, пылающей в сердце и венах Бадо́.

Та Клиодна была невозможно прекрасна. Так прекрасна, что больно глазам – будто смотришь на ослепительно сияющее солнце. Королева клана Мунстера, покровительница графства Корк, она не просто подчинила себе одну из стихий. Она повелевала морем и могла сливаться с ним, растворяться в нем, становиться его волнами.

Та Клиодна была ее подругой. Ближайшей. Единственной.

Бадо́ сама не знала, что заставило ее назвать вторую дочь Клиодной. Может, тоска по давним временам, признаться в которой она не желала даже самой себе. Иногда казалось, что имя ей и вовсе нашептал дух Клиодны, спустившейся из чертогов Дану в момент рождения дочери Бадо́.

Порой, глядя на Клио, она видела в ней отражение той, другой. Это сходство проявлялось деталях, что складывались в единое полотно. Глаза цвета морской волны, на плече – колдовская птица, и это ее вечное желание исцелить людей или исцелить их ущербный мир…

– Но почему вы не стали триедины в этом мире?

– Потому что Морриган должна была оказаться на моей стороне! А вместо этого… – Бадо́ задохнулась чувствами, которые не успела от себя отрезать. Отвернувшись, запрятала их глубоко внутрь. – И вместо сноходицы-Клио должна была родиться Немайн.

– Но почему?

Бадо́ снова развернулась к Леллю. Шаль, прикрывающая голые плечи, взметнулась в воздухе, словно два черных крыла.

– Надо же, какая настойчивость… – Холод в ее голосе заставил Лелля вздрогнуть. – Или все вы, скальды, ищущие правду, такие?

– Я… – Он сглотнул, стремительно опуская глаза. – Простите меня.

– Нет, что ты, мне это даже нравится. Давно у меня не было столь благодарной и внимательной публики.

Бадо́ вздохнула, тронув тонкими пальцами виски. Помолчала, подбирая слова.

– Что определяет нашу жизнь, нашу судьбу? Что определяет, по какому пути пойдет мир, что ждет его спустя века и тысячелетия? Зачем нам вообще знать, каким он мог бы стать, если мы бессильны что-либо изменить? Большую часть своей жизни я провела в убежденности, что знание – это сила. Но порой… Порой мне кажется, что знание – зло. Что оно – коварная ловушка, силки, расставленные для доверчивых людей. Мы слишком слабы и глупы, чтобы познать и осознать все тайны этого мира. Мы как дети, которые смотрят на весь этот огромный сложный мир, не в силах понять, как он устроен.