Месяц назад Дэни купила коробку с двенадцатью чудодейственными бутылочками. Бутылочки обещали ей натуральное во всех смыслах волшебство. Следуя инструкции, необходимо было выпивать по одной бутылочке в четыре часа — по три в день. По истечении четырёх дней вес Дэни обязан был снизиться на пять килограмм. Тогда бы она без труда влезла в гороховое платье, висевшее бесхозным с прошлого лета. Но что-то пошло не так. Дэни попробовала первую бутылку, вылила её в раковину. Затем вторую, и её также постигла участь предшественницы. После третьей Дэни обошлась со всей коробкой ещё более варварским способом — просто вынесла её целиком на помойку.

Соня хохотала, Лео улыбался, я навинчивал пасту на вилку. Паста оказалась вкусной.

— Ну, а у тебя какие успехи? — поинтересовался Лео.

Год назад Лео состоял в браке с девушкой Никой. Три года назад — с Машей. Пять лет назад — с Олей. Нетрудно подсчитать, что каждый его брак приблизительно равнялся двум годам, не доживая до заветных трёх и неизменно перекочёвывая в новые отношения. Со своими жёнами Лео каждый раз расставался надрывно, трагически, всерьёз, будто пытаясь вместить всю боль мира в одну банальную трагедию. Сегодня он приехал с Соней, и я уже знал, что за ужином они объявят о свадьбе.

Есть вещи в этом мире неизменные и закономерные: так утро сменяет ночь, пустеет бензобак в едущей машине, маленькие люди постепенно становятся большими, если не в социальном плане, то хотя бы в физиологическом. А Лео всегда предлагает своим дамам руку и сердце, всегда навечно и всегда с тихой горечью, что Дэни никогда не окажется в их числе.

Мы с Дэни вместе вот уже пятый год, потому что я умею её смешить, даже говоря совершенно серьёзно, и ещё умею молчать, когда нам обоим нужна тишина.

Четыре месяца назад я купил эту квартиру. Когда мы переехали, Дэни перво-наперво учинила скандал. Она сочла недостаточным то, что мы есть друг у друга, а также то, что отныне нам не нужно платить за съёмное жильё, и разрыдалась, потому что наш съёмный дом ушёл в небытие. Он был общей, скрепляющей, основополагающей проблемой, о которой можно было вместе страдать и сокрушаться, как несправедлив мир, вместе лелеять мечты, вместе строить планы и верить, что однажды всё плохое канет в прошлом. И всё же моя квартира в глазах Дэни являлась лишь моей квартирой. Отчасти такое понимание имело место быть. Дэни умела прекрасно тратить деньги — у неё имелся бесспорный талант, однако зарабатывать у неё получалось заметно хуже. И я её не винил. У неё имелись иные превосходные черты: перламутровая улыбка, итальянские ругательства, которыми она владела в совершенстве, лёгкость, с какой она впрыгивала в платье и выпрыгивала из него же, родинки, начертавшие звёздную карту по всему её телу, задор в общении с незнакомцами — все они продавали душу дьяволу, едва вступая с ней в диалог, лишь за одно право говорить с ней. Дэни не умела скрывать чувства, безыскусно врала, готовила лучшую пасту, не желала унывать и не давала мне опуститься до этого. Она перенимала моё настроение, сердилась, если я сержусь, отнимала у меня конфеты, чтобы съесть самой. Любила меня безденежным и при деньгах, таскала мои рубашки, проклинала моих неприятелей, обижалась по пустякам, в ресторане первым пробовала моё блюдо, а не своё. И самое замечательное — она бросила Италию, чтобы впервые заглянуть мне в глаза. Всё это являло собой её лучшую характеристику, но не делало Дэни идеальной женщиной. Переезд стал для неё огромной радостью и крахом. Лишь сейчас она чуть успокоилась, приняла, дала нам обоим передышку, чтобы осознать себя в новых обстоятельствах. Однако в первый вечер в новой квартире её прорвало.