– Вот именно, вы не знаете мою маму! – с обидой в голосе бросила девушка.

Зависло неловкое молчание. Я решил воздержаться от вопросов о маме.

Среди деревьев показался стеклянный купол оранжереи. Ее зеркальная поверхность отражала синеву неба и плюмаж редких белых облаков. Солнце щедро дарило свой свет, и раскаленное стекло его удваивало, заставляя глаза щуриться. Мы проехали метров сорок, прежде чем кроны деревьев расступились, и дорога сделала поворот направо.

Автомобиль мягко остановился в метре от внезапно возникших перед нами кованых ворот. Послышался тихий писк – и створки медленно поползли в разные стороны, приглашая проехать на территорию оранжереи.

Здание представляло собой огромный стеклянный цилиндр, лежащий на боку и наполовину зарытый в землю. Я поспешно вышел из машины, стремясь обогнуть ее корпус, чтобы открыть дверь даме. Кэрол, догадавшись о моем желании проявить галантность, с улыбкой ждала в салоне авто.

На встречу к нам, жуя жевательную резинку и поправляя рукой куцый венчик волос грязно-рыжего цвета, уже семенил худощавый охранник. Я поприветствовал его пожатием руки:

– Не закрывай ворота, Дэннис, с минуты на минуту подъедет оператор, его зовут Марк. Проводишь к нам.

– Будет сделано, мистер Харт! – браво воскликнул парень, перекатив резинку за другую щеку.

Мы открыли стеклянную массивную дверь и очутились в самом что ни на есть райском саду. Пожалуй, ни один, пусть даже самый дорогой, парфюм мира не мог бы соперничать с дивным благоуханием этой оранжереи.

Сразу у входа росли адонисы. Ярко-красные, светящиеся лепестки, с практически черной серединой, эффектно смотрелись на фоне ажурной зелени листьев.

– Кэрол, вам мама в детстве читала сказку «Аленький цветочек»?

– Ее мне рассказывала бабушка, – улыбнулась журналистка.

– Так вот, перед вами прообраз этого цветка. Это адонис, сорт называется «уголек в огне».

– Действительно, очень похож, – согласилась девушка.

Далее следовали астры самых различных сортов. Некоторые отличались утонченным аристократизмом, другие поражали буйством оттенков махровых соцветий, третьи напоминали фантастические игольчатые кораллы Большого Барьерного рифа из фильмов Кусто.

За ними расположился ковер из белых, оранжевых и розовых доротеантусов. Их мелкие листья от обилия желез сверкали на солнце, будто осыпанные мельчайшими бриллиантами. С ними соседствовали иберисы, плотные зонтичные соцветия которых напоминали морскую пену разнообразной окраски.

Кэрол без устали выражала свой восторг.

– Кэрол, у вас есть любимый цветок?

– Мне нравятся лилии.

– Согласно древней легенде, лилия выросла из слез Евы, покидающей рай и оплакивающей свою безмятежную жизнь, которая осталась в прошлом. Этот цветок олицетворяет собой чистоту и непорочность райской жизни, – блеснул своими познаниями я.

Вскоре к нам присоединился Марк. Мы, словно старые приятели, обменялись дружеским рукопожатием. После непродолжительных споров мы определились с местом съемки и удобно устроились среди расправивших солнечные лучики лепестков гербер, граничивших с алым шелком волнующих тюльпанов.

Прозвучала уже ставшая привычной команда оператора:

– Камера! Мотор!

– Мистер Харт, хочу признаться: это самое красивое место, в котором мне доводилось работать, – с улыбкой начала интервью журналистка. – Для тех, кто нас смотрит, поясню, что мы находимся в цветочной оранжерее, принадлежащей Дэну Харту.

Я знаю, что у вас был второй брак, в котором родилась дочь, хорошо известная в светских кругах Джессика Харт. Расскажите о второй жене. Как вы с ней познакомились?

– Элизабет! – сдавленно воскликнул я. – Эффектная длинноногая шатенка тридцати двух лет с огромными зелеными глазами и актерскими способностями, заслуживающими «Оскар». Она была, впрочем, и остается, охотницей за богатыми мужчинами, и я, как последний дурак, попался в ее хорошо расставленные сети. Мне на тот момент было сорок шесть. Я был богат и безумно одинок. Лиз – лучшая подруга жены моего хорошего знакомого. Через него она и узнала мои вкусы, увлечения, слабые места, – рассказывая это на камеру, я понимал, что публично признаюсь в своей глупости, но в данный момент мне было уже всё равно. – Она медленно, но верно влюбляла меня в себя, беседуя о науке, искусстве, сама суетилась на кухне, наполняя мой пустой дом теплом и уютом. И я поверил, что Элизабет искренне любит и что у нас много общего. К тому же не стану скрывать: раньше в меня не влюблялись такие красотки. Потом она забеременела, и мы устроили грандиозную свадьбу, на которую она пригласила, наверное, половину Бостона. Я был счастлив как никогда!