Я приложила руку к глазам и задрала голову. Мать моя… ветреная женщина!

Тетя Бруня восседала на широкой ветке, обеими руками вцепившись в толстенный ствол абрикоса. Над ее головой гордо реяли на ветру кружевные трусы размера "чехол для танка". Видимо, за ними тетя Бруня на дерево и полезла. На дорожке под деревом валялся перевернутый таз с бельем. На увивающей арку розе белел бюстгальтер. Пес Барбос торопливо дожевывал наполовину сдернутый с веревки сарафан.

Хозяйка же ничего не замечала. Ругала незадачливых воришек на все корки, да так, что старое дерево ходуном ходило.

С прощальным "шмяк" вниз хлопнулось несколько абрикосов. Мягкие, переспелые, да с высоты… Только оранжевые кляксы и остались. Не хотелось бы, чтобы тетя Бруня разделила их печальную участь.

Вулф проследил за ее взглядом и тронул меня за локоть.

– Волковы, – сказал он одними губами.

Ага! Выходит, сверху их участок вполне себе просматривается? Интересно, что такого она там разглядела?

– Тетя Бруня! – позвала я, сложив руки рупором.

Она в запале не услышала. Ветка под ее седалищем уже жалобно поскрипывала.

Ну что, вспомним строевую подготовку? Ух, как мы тогда глотки драли по утрам! "Доброе утро, господин майор!" – надо было проорать так, чтобы птички с деревьев попадали. Тетя Бруня, конечно, покрупнее воробья будет…

Я оценивающе прищурилась, прочистила горло и рявкнула:

– Брунгильда Марковна!

Она вздрогнула всем телом и чуть не сверзилась со своего насеста. Вулф уважительно показал мне большой палец.

– Анечка? – просипела она и схватилась за горло. Ну вот, голос сорвала.

– Спускайтесь, – я мимоходом отобрала у собаки изрядно пожеванную тряпку, в которую превратился сарафан.

Тетя Бруня наконец заметила безобразие и ахнула.

– Барбос! – прошептала она. – Шо ж ты робыш?

Пес вильнул хвостом, хлопнулся на попу и преданно уставился на хозяйку. Мол, ничего такого не делаю, хозяйка. А что?

– От я тоби зараз! – пригрозила она тем же натужным шепотом. – Тилькы злизу…

Она посмотрела вниз и побелела. "Только слезу" легче сказать, чем сделать. Наверх-то забраться проще.

Вулф хмыкнул, шагнул вперед и уже привычно раскрыл объятия.

– Прыгайте, я поймаю.

Ох, чего нам стоило уговорить тетю Бруню разжать-таки руки! Я уже сама охрипла, пришлось даже пригрозить вызовом пожарных с лестницей. Наконец почтенная гномка сдалась. Осенила себя священным знаком, зажмурилась, выдохнула:

– Ой, лышенько!

И с оглушительным визгом полетела вниз. Кажется, у нас сейчас и правда будет лышенько – несчастье в переводе. Клякса.

Но Вулф не подвел. Покраснел от натуги, вспотел даже, но удержал на весу сто пятьдесят килограмм красоты и грации.

Тетя Бруня наслаждалась – вряд ли ее часто носят на руках! – потом нехотя открыла глаза и выдала:

– Ой, а билызну-то я не зняла!

Голосок прорезался – это плюс.

Позабытое белье и впрямь лениво колыхалось на ветке. Высоковато!

– Достать? – предложил Вулф без особого энтузиазма и аккуратно поставил даму на дорожку.

Еще бы, волки по деревьям лазать не любят. Я вздохнула – чем только не приходится заниматься домовому! – и уже открыла рот, чтобы предложить свои услуги, но тетя Бруня вдруг махнула рукой.

– А, пусте. Ваня потим зниме.

Ваня? Снимет? Я представила операцию "кошка на дереве" № 2, но уже с дядей Вано в главной роли, и запротестовала:

– Давайте лучше я, мне не трудно.

Тетя Бруня вдруг понимающе хмыкнула и подмигнула.

– Вин же не сам на дерево полизе! Птычку видправыть.

Э-э-э?

– В каком смысле птичку отправит?

– Вин вмие з нымы домовлятысь, – пояснила тетя Бруня, неприкрыто гордясь умением мужа "договариваться" с птицами, и покосилась на белье. – Алэ вин лише ввечери буде, тому я й намагалась сама. Поки Ваня на роботи зарплатню отримае, поки на ринок за мьясом, поки мени подарунок купить…