Взгляды всех выживших были прикованы к старшему, матери звонаря и викингу.

– Ответь мне, Лучано, – цедила женщина сквозь поломанные, жёлтые и кривые зубы. – Как ты мог позволить… даже просто делить с нами пищу… убийце моего сына?!

Последняя фраза аккурат к концу переросла в пронзительный визг банши.

Сердце Лётольва к материнскому горю осталось холодно. Такое он видел раньше – и не раз. Видел и тех матерей, кто кидался на него и других захватчиков с проклятиями. За сыновей, за дочерей, за мужей. Привык уж. Однако на сей раз его совесть была чиста «от и до». Поэтому он совершенно беспечно сказал женщине:

– Я не убивал его. Я лишь видел, как это случилось…

– Ты был с ними, кабард! – испепеляя взглядом, твердила Иоланта. – Ты точно такой же убийца, как и они. Вонючий, безбожный варвар!

Иварсон посмотрел на женщину с отвращением, пусть даже он понимал, как больно ей от потери сына. Никаких поблажек про себя он ей не делал, ибо считал, что опускаться до такого, терять лицо недопустимо. Тем более, женщина, сама того не ведая, глубоко оскорбила Лётольва

Полукровку, в котором с детства сверстники взращивали неполноценность на фоне чистокровных соплеменников.

– Старая сука… – пролепетал викинг одними лишь губами, в последний момент подавив голос, чтобы пущенные невпопад слова не аукнулись ему далее.

Говоря всё это, Каролина хотела было наброситься на чужеземца и выцарапать ему глаза, чтобы хоть как-то скомпенсировать потерю сына. Лётольв оставался в сидячем положении и потому не мог легко и просто воспрепятствовать расправе. Безумная одинокая женщина добилась бы своего, если бы один из выживших не подкрался к ней сзади и не стянул бы руки за спиной.

– Каролина, перестань! Твоего сына больше не вернуть! – кричал ей пленитель. – Смирись!

– Проклятые северяне! – верещала та, отчаянно пытаясь вырваться. – Они убили Джулио! Они обрекли всех нас на голодную смерть!

В тот момент старуха выглядела точь-в-точь одержимая. Лётольв смотрел на неё, внешне оставаясь предельно холодным. Однако внутри у него роились противоречивые мысли. В противоборстве столкнулись берсерк и липовый кабард.

Норманн любит только шум волн, когда раскачивается море, и рокот шторма, что грозится ниспослать ливень. Женщину же ему хотелось просто заткнуть любым действенным способом, как и всегда.

Плевать он хотел на слёзы неверных, как и на все их проклятия и брань, обращённые к нему.

Кровь родной матери бурлила в нём, наводя на неудобные вопросы. Станет ли в Новых Королевствах Лётольв действительно своим? Если да, что для этого нужно? Достаточно ли усреднить себя до илантийца? Не будут ли на него всегда смотреть, как на человека второго сорта, бездушного кровожадного варвара?

Бог Тьмы поспешил дать один-единственный, вполне разумный ответ:

«Поверь, тебе совершенно это не нужно. Нечего распинаться волку перед овцами за их никчёмное признание. Отныне и впредь ты сам по себе. Откройся собственной сути. Иди своей дорогой. Стань тем, кем тебе предначертано быть. Не покупайся на столь никчёмные чувства. Ты больше, чем норманн или кто бы то ни было ещё. Ты Бог. По крайней мере, если взрастишь его в себе…»

И Лётольв проникся изречением потустороннего разума, пускай и тяжело до сих пор ему было отвергнуть свои былые боли. Душевные муки, которыми была пронизана вся его жизнь.

Сложно сказать, прислушался ли Лучано к стенаниям подопечной, либо же узнал из её воплей нечто, что заставило взглянуть на самозванца в однозначно тёмном свете.

Предводитель выживших увидел солнце в бойнице, понимая: рассвет наконец наступил. Теперь-то чужака можно со спокойной душой прогнать.