Кин скептически отнеслась к словам госпожи Сиракавы, но позже выяснилось, что у девушки действительно была интрижка с мужем старшей сестры.

– От вас ничего не скроешь! Как вам это удается? – удивленно спросила Кин, задумчиво глядя на Томо.

Но та лишь потупилась и повела плечами, словно собственная проницательность поражала ее саму.

– Я не всегда была такой, – с горечью сказала Томо.

Да, она изменилась, и это не радовало ее. Казалось, страдания развили в ней удивительную способность видеть женщин насквозь, проникать в самые темные уголки человеческой души. Господину Сиракаве ведь и в голову не приходило скрывать свои бесчисленные любовные похождения от жены, он обрекал ее на участь безмолвного наблюдателя.

Кин обычно была безучастна к проблемам и переживаниям других людей. Но мало-помалу тесное общение с Томо, совместные поиски подходящей наложницы заставили ее присмотреться к молодой женщине и почувствовать ее уникальность, «исключительность, обретенную в страданиях». Именно так и сказала Тоси.

Томо сидела у туалетного столика и перебирала фотопортреты претенденток. Эцуко тихо подошла к матери и заглянула ей через плечо.

– Ох, какие красавицы! Кто это, мамочка? – с любопытством спросила девочка, грациозно склонив головку набок. Красный бант, как живой, дрогнул в черных волосах.

Томо молча протянула дочери несколько снимков.

– Эцуко, какая из них тебе нравится больше всех?

– Ой, дайте посмотреть… – Девочка веером развернула в руках фотографии. – Вот эта, – почти сразу произнесла она звонким голоском и ткнула пальцем в одну из карточек.

Это был прекрасный фотопортрет совсем юной девушки, лет четырнадцати. Темный фон оттенял бледное тонкое лицо, густые шелковистые волосы, собранные в модную высокую прическу, и изящные руки, сложенные на коленях. Четкая красивая линия волос над высоким выпуклым лбом напоминала своими очертаниями священную Фудзияму, дивные глаза мерцали, как агаты. Восприимчивая к красоте Эцуко была потрясена до глубины души.

– Понятно. Значит, и тебе тоже… – удивленно протянула Томо и, взяв фотокарточку, еще раз посмотрела на портрет.

– Мамочка, скажите мне, кто это?

– Потерпи, милая, скоро все узнаешь, – тихо проговорила Томо, собирая снимки в аккуратную стопку.

Фотокарточки несколько дней назад прислал Дзэнко Сакурагава, мужчина-гейша из Янагибаси.

Непросто было Томо сделать окончательный выбор. Уже больше месяца она жила в доме Кин, но так пока и не нашла ту единственную, которую можно было бы представить господину Сиракаве. Томо несколько раз в письмах объясняла мужу, что выполнить его задание нелегко, но девушка, которую она выберет, обязательно ему понравится. В ответных посланиях Сиракава просил жену не спешить и постараться угодить ему.

Время летело незаметно. Кончился сезон дождей[15], установилась ясная теплая погода. С каждым днем беспокойство Томо становилось все более мучительным: поиски не приносят результата, муж лишен ее заботы и внимания, дом остался без хозяйки.

И вот наконец Дзэнко прислал фотографии. Госпожа Кин была немедленно оповещена, что выбор сделан.

Девушку звали Сугэ, ей только-только исполнилось пятнадцать лет. Ее отец торговал упаковочным материалом из бамбука. Сугэ с раннего детства обучалась танцам в стиле Нисикава, была прелестна, грациозна и всегда пользовалась огромным успехом на представлениях, организованных школой танцев.

Мать Сугэ и старший брат, к которому перешло дело, были честными, порядочными людьми. Один из служащих магазина на протяжении нескольких лет обворовывал своих хозяев. И для семьи наступили тяжелые времена. Оставалось одно: либо закрыть магазин, либо продать Сугэ в «веселый дом».