Всю эту ektiniu,
Воображаю Бога
Смеющимся в Раю!
Мы знали в полной мере,
Чем страшен Страшный Суд,
И что такое ересь,
И с чем её жуют!
Мы (Подлое канальство!),
Сложив персты в бреду,
Чтоб видело начальство,
Крестились на виду!
Достаточно ль молиться?
Нет! Опытный святой
Умел уединиться
С крестьянкой молодой!
– Мне церковь, как невеста!
Нигде я не найду
Попа, чей сан и место
Добыты не за мзду!
Христос воскрес! В начале
Божественных чудес
Симонией прозвали
Продажу святых мест!
А эти богомилы,
На коих наплевать —
Плюются, что есть силы
В святую церковь – мать!
Сектанты?
Это мило!
Всем дам я тумаков!
Тут смердов затошнило
От запаха попов.
(Церковный Агрикола
В кругу своих старух
Похож на богомола,
Терзающего мух!)
Бубнил он под нос: «Слаще
Тамбовских калачей
Невылазные чащи
И труд рабов… Ни-чей!»
Люд нищий чуть не спятил… —
(Ну ладно, князь в седле!)
Святой Сиргей, как дятел,
Пять лет сидел в дупле,
На завтрак кушал книги,
Спал сидя, лик склонив,
И не снимал вериги,
Пока, увы, был жив!
Был заслан этот леший
Общинный знать изъян…
Он отсылал депеши
О мнении крестьян:
«Хвала Бенедиктину —
Тот вздумал в середу
Подвесить Буратину
С монетами во рту!)
Холопи корчат мину,
Но еж ли поднажмём,
Святую десятину,
Шутя, с рабов сорвём!
Когда бы дурни знали,
Что стоит божий чих!
Исусом запугали
До полусмерти их!»
Дельцов в скитах и челядь
Не будем обижать!
Но инок слаб был сеять
И очень ловок – жать!
Нам чудились во мраке
Болотные огни,
Приметы,
Кости,
Знаки,
Горящий зрак собаки,
Видения и пни.
Все дети склонны к чуду
За это их люблю…
Народ? Он верит всюду
В любую ектинью!
Откуда хап без меры?
Откуда эта прыть
На рваных жилах смердов
Монастыри плодить?
Повсюду зря измену,
Мечтала Неясыть
К московскому колену
Нов-город преклонить!
– Ещё один распорот!
Увы, другой утёк!
Распутный Нове-Город
Топорщит хохолок!
Хоть я товарищ светский,
Клянусь, князья и рать,
Над Марфою Борецкой
К среде возобладать!
Оружием ощерясь,
Я дам торговцам в дых
За дьявольскую прелесть
Порядков вечевых!
Идти готовы к ляху
Все смерды на Руси,
Кричаху и лаяху,
На Моску, яко пси!
Учить непросто бестий!
Отправлю всех ко сну!
Изъятые ж поместья
Вали кулём в казну!
Мы так хотели мира!
Склонив головки, мы
Просили Казимира
Избавить от Москвы!
Ах, лучше б выпить яду!
Казимеш был игрок,
И Новгороду-брату
В несчастье не помог!
Что ж, многие народы
Изведали гуртом
Трагедию свободы,
Бессильной пред клинком!
– Да плюньте на свободу!
Вам доля суждена
Пить огненную воду
Кувшинами до дна!
Московские страдальцы
Умели до зари
Высасывать из пальца
Большие пузыри!
В Москве – основа духа,
Куда тут не попрёшь,
Подставка,
Показуха,
Гниль,
Фальшь,
Обман
И ложь.
О город вый без вырвей!
О древний комсомол!
Мне почему-то Ширвинд
С Державиным пришёл
На ум… С ума, однако,
Сошли два москвича:
Иван Большой и Раков
По кличке Каланча.
Прекрасная услуга!
Решилась вся страна
Крошить сто лет друг друга
Без продыха и сна!
И всё? – читатель спросит…
И всё!
И всё, мой друг!
История уносит
Равно и песнь,
И пук…
Рублева приняв хмуро,
Змеиное своё
Звенигородский Юра
В Москву метнул копьё.
– Находятся кретины…
Скривясь, Рублёв сказал, —
Приписывать картины,
Каких я не писал!
Слоны нам снились кряду,
Верблюд в Ростов приплыл,
Никита Шахразаду
В Бомбее прибомбил.
Хоть вера в Бога крепла,
Под троном (Вот дела!)
Нашли мы кучу пепла
И мёртвого орла…
От птицы двухголовой
И блудоляс его
Нам перепал целковый
И больше ничего!
Отметим павших лица,
Спалённые дотла…
Пусть чистая страница
Останется бела!..
19. Песнь девятнадцатая
В коей, как всегда – тьма взрывов, море крови и горы трупов, но в коей появляется надежда размером не менее муравьинного уса, а также оживает один мёртвый, разложившийся утопленник, переживший, правда, Мафусаилова жеребца, и начинают говорить верлибрами Геракловы Столпы.