Страшная мысль пронзила сознание офицера. Он что-то наплёл! Он? Что он им там наплёл, что? Да не он это. Это не он! Он не хотел… Он не мог! Это всё по пьянке… Сорвался… Это не считается. И вообще… Какой спор? Какие обещания? Это всё неправда. Это всё сон. Больной, пьяный сон. Да, сон… Ему и вправду снились какие-то кошмары. Бред! Кошмары! Его трясло. Ему плохо было. Он даже не помнит, как вчера в квартиру поднялся, как разделся, и что там ещё, как… Не с ним всё это было… Но было, было. И не только мы это знаем, но и он сам очень хорошо это понимает, где-то там, на подсознании. Просто защитная реакция так у человека сработала, чтобы защитить мозг от замыкания, чтобы психика не сгорела. «Я пропал! Мне конец! А может…» Полко вник в скочил. Ух в ат и лся за одн у спасительную ниточк у – а вдруг это была только шутка, розыгрыш… Да, конечно, шутка. Конечно, розыгрыш! И все его переживания ничего не стоят. Шутка. Хохма… Потому и рванул к телефону…

– Шура, это я… Алё, как дела? Гром вчера улетел, не помнишь, нормально? – услышав ответ Палия, голосом, как ни в чём не бывало, пряча за лёгкой бравадой жуткую тревогу и понимая уже, что зря звонит, всё так и есть, Палий сейчас поймёт и подтвердит его несостоятельность.

– Да нормально, уже на месте. А ты как, готовишься?

Вот оно подтверждение, в испуге мелькнуло у Ульяшова.

– Куда? – слабым голосом переспросил он. Не хотелось поверить. Не хотел, не хотел… Голос Палия был твёрд и ироничен.

– Не куда, друг, а к чему, – поправил тот. – Забыл? Мы вчера при свидетелях слово офицера друг другу дали. Поспорили. Не помнишь? Я помню. Гром свидетель. Сдрейфил?

– Я?! – Окончательно испугался Лев Маркович, но вывернулся. – С какой стати, наоборот, очень хорошо всё помню.

– Чего тогда звонишь?

К такой постановке вопроса Ульяшов готов не был, не предполагал, на некую шутку надеялся, на розыгрыш… Вот и всё… Надежды практически уже не было, но марку приходилось держать.

– Не чего, а зачем! Разный смысл, – удивляясь своей наглости, произнёс Ульяшов. – Звоню спросить, не забыл ли. Напоминаю, Шура: назад дороги нет. Слово дал – держи. Не вырубишь. Это закон. Тем более слово офицера. – Последнюю фразу Ульяшов произносил уже твёрдо, чётко, как приговор Палию.

Палий даже чуть растерялся. Голос прославленного вертолётчика выдал.

– Так я и держу. – С заминкой произнёс он. – У нас уже и совещание намечено. Все уже в курсе. Уже злые на вас. На взлёте… Порвём, говорят, как Шурик грелку.

– Не Шурик, а Шарик. – Машинально поправил Ульяшов.

Но Палий оспорил.

– Шура – это я! Не твой Шарик. Я на спор грелки рву.

– Ух, ты, не может быть, не знал.

– И на это хочешь поспорить, хочешь?

– Нет-нет, – поторопился отказаться Ульяшов.

– А то смотри – могём! – хохотнул Палий, и без перехода, серьёзным голосом спросил. – Короче, не понял, чего ты звонишь?

– Так просто, про Толяна спросить.

Всё, на этом надежда полковника Ульяшова полностью иссякла.

– Ааа, Толян! Анатолий Михалыч молодец. Долетел, доложил, встретили, сейчас спит наверное. Акклиматизация. Он же не как ты, он закусывал. Техника уже на месте, технари работают. Всё по плану. – Голос Палия умолк.

Говорить уже было не о чем, всё было понятно, назад пути не было, для Ульяшова оставалось последнее:

– Ладно, привет ему передай. Скажи, Ульяшов уже свои сапоги Шуре приготовил, даже сапожным кремом начистил, блестят. Ждут. Просто сверкают.

– Да иди ты… со своими сапогами, – оскорблённо возмутился Палий, передразнил, – сверкают они у него. О звёздочках своих, с погонами на сухую, забыл? Это мы вас, как пить дать, на сухую, «умоем». Я тебе говорю, точно. Ха-ха!