Она наморщила лоб, очевидно, старательно вникая в смысл сказанного, и спросила:

– Что, действительно?

– Ну да, – весело сказала я. – А что, я неживая, что ли? И вообще, тетушка… я ужасно хочу это самое…

– Замуж?

– Обедать! «Замуж»! Какое тут замуж после поезда…

– А кто он?

– А по правде, я и сама не знаю, кто он.

Тетя Мила недоуменно подняла брови:

– Как это – «не знаю, кто он»?

– Какой-то парикмахер.

– Парикмахер?

– А что, мне нужно непременно выходить замуж за толстого самодовольного банкира, который сам не знает, сколько у него денег? Нет, спасибо, на этих граждан, да и на их счастливых жен, я уже насмотрелась.

– Парикмахер! – трагическим тоном повторила тетушка. Наверно, точно так же она произнесла бы «сантехник» или «слесарь». Или вообще «бомж» – высшая марка. – Как его хоть зовут-то… твоего парикмахера?

– Саша. Александр.

– Хоть имя хорошее… – с насмешившим меня фатализмом пессимиста – a la ослик Иа из мультфильма про Винни-Пуха – вздохнула тетя Мила.

«Мой парикмахер» позвонил через час после того, как я, пообедав, растянулась на диване перед моим домашним кинотеатром и поставила экстремальный американский фильм «Пуля». С Микки Рурком в роли отмороженного еврейского зэка-маргинала из Нью-Йорка, прочно сидящего на игле и рамсующего с ниггерами и латиносами.

– Как ты доехала? – спросил он. – Нормально?

– Да, хорошо. Проводник даже отпускать не хотел, так усиленно за мной ухаживал. Чай бесплатно приносил и хотел постельное белье впарить халявно.

Саша рассмеялся:

– Ну и жаргончик у тебя, Женя! Вот что… я взял два билета Петербург – Адлер. Поезд проходит через ваш Тарасов.

– И что? – тупо спросила я.

– Только то, что через две недели мы с тобой едем в Сочи.

– То есть мне остается только подсесть к тебе в купе в Тарасове, когда поезд сделает тут остановку?

– Ну да. Или ты как… привыкла отдыхать на Адриатике и Майорке?

– С тобой – хоть на архипелаг Шпицберген.

– А это где? – после некоторой паузы спросил Воронцов, по всей видимости, разбирающийся в географии так же плохо, как и в психологии.

– А это, мой дорогой, в Северном Ледовитом океане, – засмеялась я.

В течение этих двух недель мы созванивались с Воронцовым, наверно, раз пятьдесят. Это обстоятельство плюс тот факт, что в один прекрасный день тетя Мила увидела сумму на счете, присланном мне с телефонной станции, едва не привели мою милую родственницу в гости к святому Кондратию. Проще – чуть кондрашка не хватил.

В недавнем прошлом ярая сторонница моего замужества, она вдруг переменила позицию и ворчала:

– Познакомилась с мужиком в этом Петербурге… бандитском… два дня пробыла и уже на! – в Сочи с ним собралась! На курорт!

Я просто не успевала отмахиваться, а однажды, вконец доведенная до ручки этим непрерывным брюзжанием, в сердцах сказала:

– Что-то портится характер у вас, тетя Мила! По-моему, вам катастрофически недостает мужского общения. Пообщались бы поближе с дядей Петей из квартиры напротив, что ли. Авось и сменили бы гнев на милость.

После этих моих слов тетушка просто онемела и оставила свои причитания по поводу моего гипотетического «мезальянса» с «нищим парикмахером».

Стучали колеса. Езда на поезде всегда благотворно действовала на мою нервную систему, с некоторых пор старательно выводимую из равновесия. Мной же самой, всей моей жизнью с резкими перепадами между периодами напряженнейшей работы и расслабленного обломовского ничегонеделания.

Как и говорил Саша, поезд Санкт-Петербург – Адлер шел проездом через Тарасов. В купе, в котором следовало ехать мне и Воронцову, помимо нас, разместились два молодых человека. Как сказал Воронцов, они тоже подсели в Тарасове.