– Я понял, – кивнул Илья. – А что, девчонки разве не знают, что к ним на спор «подкатывают»?

– Почему не знают? Знают, конечно. Тому, кто чаще других выигрывает, ему каждый следующий раз вроде как все труднее выходит, потому что все про него знают, что он это на спор делает, а с другой стороны, проще.

– Это как? – удивился Лунин.

– А так! Он же самый крутой. А любая девчонка с самым крутым парнем быть хочет. Они же все надеются, что это со спора только начинается, а потом она его так поцелует, что он обо всех спорах забудет и только на нее смотреть будет. А ему держаться надо, если он не хочет, чтобы его другой обогнал, ну, тот, который на втором месте идет. – Пашка не по возрасту тяжело вздохнул и заключил глубокомысленно: – Непростое это дело – очки набирать.

– Это точно, – согласился Лунин, а затем осторожно поинтересовался: – И как, ты уже много очков набрал?

– Я еще не играю, – признался Пашка, – присматриваюсь пока.

– Знаешь, ты не спеши с этим делом, а лучше вообще не лезь, – посоветовал Лунин, торопливо пытаясь понять, что можно ответить на вполне закономерный вопрос «Почему?».

– Это с чего же? – уставился на него Пашка.

– С того, – недовольно буркнул Лунин, злясь на собственное неумение объяснить то, что, по его мнению, казалось очевидным. – На вот тебе денег немного, и будем разбегаться, а то тебя уже скоро искать начнут.

– До ужина не начнут, – легкомысленно отозвался Пашка, протягивая руку к зажатым в кулаке купюрам.

– Погоди-ка. – Илья переложил деньги в другую руку и ткнул пальцем в ячейку для мелочи рядом с рычагом переключения скорости. – Достань отсюда монетку. Не все разом, одну!

Пашка послушно достал из ячейки небольшую тускло поблескивающую монетку.

– Что там?

– Два рубля, – хмуро ответил Пашка, которому крайне не понравилось то, что бывшие уже такими близкими купюры куда-то исчезли, – на мороженое не хватит.

– Верно, – согласился Лунин, – возьми еще. Что там, десюнчик? Видишь, уже лучше. Давай дальше.

Окончательно помрачневший Пашка достал еще одну монету.

– Пятак, – презрительно бросил он, сжимая добытую мелочь в маленьком кулачке.

– Там еще что-то есть, – усмехнулся Лунин. – Возьмешь или лучше сразу тысячу?

– Чего спрашивать? – Пашка разом повеселел и протянул Илье раскрытую ладонь.

– Держи, – положив ему на ладонь купюру, Илья осторожно сжал мальчишеские пальцы. – Теперь понял?

– Нет, – честно признался Пашка.

– С поцелуями твоими все примерно так же. На мелочь не разменивайся. А то, знаешь, пока до чего-то стоящего доберешься, бац, а оно все уже занято окажется. Ладно, держи еще, – Илья сунул Пашке оставшиеся купюры, – и давай на выход.

– Видишь, – Пашка, широко улыбаясь, помахал зажатыми в кулаке тысячными, – и стоящего может быть много.

Придя к выводу, что его педагогические потуги провалились, Илья мрачно вздохнул. Он уже собирался поторопить Пашку, когда тот, спрятав деньги в карман, обвиняюще ткнул Лунина в бок пальцем.

– А ведь ты жулик! Я тебе первым вопрос задал, а ты мне так ничего и не ответил.

– Это ты про Ирину? – уточнил Лунин и тут же, спохватившись, добавил: – Владимировну?

– А кого ж еще? – кивнул Пашка. – Что, снится?

Лунин возмущенно засопел, не зная, что ответить смотревшему на него с улыбкой одиннадцатилетнему мальчишке, который задавал такие вопросы, которые, как казалось самому Лунину, задавать пока не должен. Он не знал, как сказать, что Ирина ему вовсе не снится, а несколько раз за последние пару месяцев снилась совсем другая женщина. Но это совсем ничего не значит, потому что та, другая, живет лишь в его воспоминаниях. А люди так уж устроены, что им чаще всего приходят во сне либо воспоминания, либо их страхи. А вот надежды, мечты, например, такие, как у него, в которых живет Ирина, снятся людям отчего-то гораздо реже. Не то чтобы совсем не снятся, вовсе нет. Но, во всяком случае, ему, Лунину, точно ничего подобного, к сожалению, во сне не является.