– Кончать его надо, – сказал долговязый.

И тогда водитель, не обращая внимания на кровь, которая заливала уже всю его грудь, заглянул в стакан и, подержав его еще несколько секунд на весу, поднес ко рту и залпом выпил до дна.

– Молодец, папаша, – сказал долговязый и, открыв дверь, вытолкнул водителя из машины. Тот упал на четвереньки, отполз в сторону и опрокинулся на спину.

– Может, добить?

– Сам дойдет, – ответил долговязый. – Поехали.

С заднего сиденья поднялся невысокий парень с темными прямыми волосами и пересел на место водителя. Он, кажется, за всю дорогу так и не проронил ни единого слова. По тому, как он завел машину, сдал назад, развернулся, в нем чувствовался хороший водитель. Прошло не более двух-трех минут, а машина уже миновала свалку, строящийся поселок и въехала на тихую улочку дачных домиков, построенных еще в те времена, когда действовали строгие ограничения на размеры домов, и потому все они были примерно одного размера.

Заросшая улочка вскоре кончилась, и машина въехала на площадь, окруженную пятиэтажными блочными домами. Вдоль домов по кругу были уложены трамвайные рельсы. «Девятка», доковыляв сюда из города, разворачивалась и шла в обратную сторону. Рельсы были почти не видны в траве, очерченный ими круг тоже зарос крапивой, лебедой.

Прижавшись к тротуару, машина остановилась.

– Всем все ясно, да? – спросил долговязый. – Вы двое, – он полуобернулся назад, – возвращайтесь в город на трамвае. Мы с Афганцем загоняем машину. Вопросы есть?

– Разбегаемся. – И двое парней тут же вышли из машины и направились к трамвайной остановке. Оба они выглядели какими-то мелковатыми, в чем-то похожими, хотя один был порывистым, или, точнее сказать, дергающимся, а второй – неторопливым, замедленным.

– Поехали, – скомандовал долговязый.

Машина снова въехала на зеленую улочку и метров через пятьсот остановилась. Долговязый открыл ворота. В глубине двора, в зарослях яблонь, просматривался гараж, сложенный из красного кирпича. Заперев ворота на улицу, долговязый открыл гараж, и машина въехала внутрь. Закрыв и эти ворота, повесив снаружи в приваренные петли тяжелый замок со стальным блестящим стержнем, долговязый отряхнул руки.

– Ну что? – спросил Афганец. – Вроде все нормально?

– Вроде... – Долговязый прошел к воротам на улицу, осмотрел их, проверил замок, а вернувшись в сад, присел к небольшому деревянному столику. Положив тяжелые, переплетенные венами руки на выгоревшие доски, он на какое-то время замер. Лицо его было покрыто редкими глубокими морщинами – две спускались от носа мимо рта, лоб тоже был морщинистым, да и шея выглядела жилистой. Вообще вид у него был изможденный, предельно усталый.

Второй парень, темноволосый, которого он назвал Афганцем, был гораздо моложе, пошустрее, но тоже молчаливый. Присев к столу, он откинулся спиной на ствол яблони и закрыл глаза. Видимо, не принято было у них радоваться удаче, обсуждать, болтать без умолку, перебирая подробности свершенного.

– Как ты думаешь, Петрович, – заговорил парень, – старик-то выживет?

– А кто его знает... Может, и выживет.

– Может и помереть?

– Это все могут, – усмехнулся Петрович, и морщины его чуть раздвинулись. Зубы у Петровича оказались длинными, желтыми, не то прокуренными, не то испорченными. Скорее прокуренными, все-таки крепкие были у него зубы. – Вобла хорошо сегодня сработал... Машину подобрал неплохую.

– Повезло, – откликнулся парень, не открывая глаз. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь листву, скользили по его лицу, по сложенным на груди рукам.

– Хорошая машина, – повторил Петрович, и в его словах прозвучала настойчивость, видимо, по-разному относились они к тому, кого назвали Воблой. – Смотайся в дом... Там в холодильнике что-то должно быть... Да, Коля, – остановил он поднявшегося парня, – в морозильник загляни.